Мадам Филимонова

Она попыталась припомнить лица пытавших. В процессе пыток она несколько раз теряла сознание, особенно тогда, когда похитители обматывали вокруг её шеи шарф и периодически сдавливали ей горло так. что она не могла дышать. В эти моменты её голубые глаза‑миндалины вылезали из орбит, она беспомощно открывала рот, как рыба, и прижимала к груди подбородок, который мигом прилипал к её вспотевшей шее. Один из инквизиторов, тощий, лысый, с золотым зубом, был особенно изобретателен. Он, сверкая зубом, улыбался, когда говорил ей:

– Закрой хлебало, а то выбью все оставшиеся зубы! Где героин, паскуда?

Она периодически кивала головой, давая им понять, что будет говорить. Они отпускали шарф, она хрипела и кашляла, потом набирала воздух в лёгкие и прерывисто дышала, качаясь взад‑вперёд на стуле, помогая телу обрести как можно больше кислорода.

– Говори сука, а то убьём!

Она вспомнила, как лысый давил своими пальцами на её глаза. Это было невыносимо. В эти моменты она, не отдавая себе отчёта, мысленно повторяла:

– Господи, Господи, Господи помоги!

И опять кивала головой. Её отпускали, так и не получив ответа. Между удавками её обливали ледяной водой, и в эти моменты она пыталась этой водой напиться, хоть частично утоляя жажду. Периодически она стискивала зубы. От холодной воды их ломило. В глубине души она знала, что бандиты будут держать её живой, пока она не расколется и не выдаст им место нахождения мешка с героином.

Советская гражданка Наталья Филимонова, по кличке Мадам, была главным связующим звеном между поставщиком героина всей столицы и столичной области, опасным типом с исковерканным от домотканых пластических операций лицом, по кличке Барон, который не принимал пакеты самолично, лишь давал деньги за доставку и за зелье. Мешки с героином сначала сбрасывались в подвале старого двухэтажного дома в Гнездниковском переулке. Приёмом заведовал правая рука Барона – бесстрашный Соловей. Он получил своё прозвище за умение петь и при этом чисто мелодично посвистывать, одновременно аккомпанируя себе на гитаре. Он взвешивал каждый пакет, а также проверял каждый пакет на вкус, потом звонил Барону с докладом. Барон спрашивал:

– Как дерьмо?

В ответ Соловей, как правило, тихо мурлыкал:

– Всё в ажуре, босс.

Белый порошок был самым лучшим. Также существовали коричневый и чёрный. Порошок разбавлялся сухим молоком или мукой, он продавался уличной шпаной и их главарями в подворотнях. Кенар самолично делил зелье по пакетам. Филимонова привозила деньги от Барона в подвал, где подручные ожидали своей доли. Они делали деньги за доставку и распределение в Москве – городе с населением в несколько миллионов. Их клиенты употребляли зелье, как только могли – внутривенно, загоняли под кожу, нюхали и глотали, и даже делали клизмы. Героин стал невероятно популярен в СССР во времена Афганской войны. В то время в Москве мешок героина, в десять килограммов веса, стоил примерно сто тысяч долларов. Тогда сто килограммов героина стоили миллион. Средний наркоман способен тратить до двухсот долларов в день. Советских наркоманов было достаточно. Их несло и корёжило, когда зелье истекало. В такие моменты они были способны продать родную мать, чтобы снять так называемые «ломки». Сотни тысяч рублей, а то и больше, становились добычей Барона и его подручных. Больше всех получал Барон за организацию доставки зелья непосредственно в Москву. Героин сгружался с транзитного самолёта, который прилетал из Душанбе, тогда советской столицы Таджикистана. Часть груза оставалась в Москве для Барона и его банды, а часть продолжала путешествовать на поезде в порты Риги для пересылки в порты Западной Европы – травить капиталистов. Также существовал черноморский тракт. С Чёрного моря по Дунаю советскими пароходами в Западную Европу. Заработки от продажи наркотиков в Москве были баснословные по тем временам. После проверки содержимого, поставщики получали деньги непосредственно от Соловья и Филимоновой, так что Барона никогда и никто не видел, кроме них. Барон давал сто тысяч и получал потом двести от Соловья. Все остальные наваривали соответственно. Барон сам делился с высшими инстанциями, никто точно не знал с кем. Без прикрытия сверху было бы невозможно отделаться он драгоценного груза без препятствий. Все понимали, что если одно звено сломается, «вся операция накроется медным тазом», – предупреждал Соловей. Все молчали, поскольку их жизни зависели от доходов. Соловей и Мадам Филимонова брали на себя гораздо большой риск, чем сам Барон. Соловей имел дело непосредственно с курьерами, а она умело руководила уличными продавцами героина – московской шпаной и их подручными. Работа Соловья также заключалась в уменьшении веса каждого пакета для уличных торговцев, которые, в свою очередь пропорционально уменьшали количество зелья и размер пакетов до маленьких пакетиков, которые продавались непосредственно наркоманам на улице. Иногда на уровне уличных торговцев возникали трения. Соловей умудрялся держать всех в кулаке. Те, кто «плохо себя вёл» бесследно исчезали. Сделки производились в биллиардной на Садовой, в кафе «Метелица» на Калининском проспекте, в шашлычной на Маросейке, кафе «Луна» на Ленинском проспекте и других злачных местах, администраторам которых платились небольшие взятки за молчание – они закрывали глаза на нелегальную продажу героина в их заведениях. Они были рады, поскольку ни в чём конкретно не участвовали, а сто советских рублей за одну сделку на улице не валялись.

Во главе специальной операции по доставке героина в Западную Европу стоял офицер КГБ Игнатий Моррис. Под его руководством героин поставлялся в страны Запада через СССР по указке сверху – для уничтожения тел и душ идеологических врагов Советского строя. Героин был составной частью торговли изюмом, который переправлялся в контейнерах вместе с героином. Советские пароходы разгружали их в Антверпене, Амстердаме, Роттердаме, и потом оттуда героин шёл в другие капиталистические страны. Врагов советского народа травили денно и нощно, чтобы подготовить почву для победы Востока над Западом. Эта миссия была наиболее засекреченной. Героин пребывал на советскую территорию из азиатских республик, позже, с начала восьмидесятых, из Афганистана. Игнатий не знал, что часть груза бесследно исчезала в Москве.

Соловей часто говорил своим подручным: «Обслуживай клиентов, но не употребляй дерьма сам». Он беспрекословно следовал этой заповеди. Предшественник Соловья начал употреблять дерьмо, его пришлось убрать, поскольку он стал опасным, взрывным элементом, который слишком много знал. Во главе должны стоять прагматики, умеющие адаптироваться к любой ситуации на благо бизнеса и держать свою армию под контролем, что без сомнений требовало трезвого ума. Непобедимая пара, Мадам и Соловей, следовала заповедям, где превыше всего ценилась лояльность.

У Филимоновой были уникальные способности к блефу. Она превосходно знала психологию людей, имела невинный вид доброжелательной толстухи, который без причины вселял доверие в знакомых и незнакомых ей людей, включая отъявленных мошенников и убийц. Умение молчать заработало ей среди московской шпаны и мафии репутацию крепкого орешка. Но самое главное было то, что Соловей мог полностью полагаться на Филимонову. Она была его подругой детства, и даже была его родственницей. У них была общая дочь – инвалидка Поля. Соловей не был в то время её легальным мужем. Они решили, что так будет лучше для дела. Дочь Поля проживала с бабушкой, матерью Филимоновой. Соловей дал Филимоновой ключи от своей квартиры и разрешение приходить и уходить, когда захочет.

Готовые для индивидуальной продажи пакетики с героином вверялись Мадам. Она хранила героин в квартире её фиктивного мужа Андрея, в металлических контейнерах «Мука», «Сахар», «Крахмал», которые стояли на кухонном столе у всех на виду. Сосед Андрея по коммунальной квартире был офицером КГБ. Он был не женат и редко бывал дома.