Мегрэ в меблированных комнатах

В половине одиннадцатого Мегрэ вновь очутился на улице. Он зашел еще в один бар, выпил еще кальвадос, словно вырабатывал в себе новую привычку, а затем, набив трубку, медленно направился к бульвару Ришар‑Ленуар.

В общем, весь вечер комиссар не мог избавиться от ощущения, что находится не в своей тарелке, и, хотя он не делал ничего предосудительного, он испытывал смутные угрызения совести.

Поднимаясь по лестнице, Мегрэ достал из кармана ключ; ни полоски света под дверью, ни ароматов еды, доносящихся с кухни… Он был вынужден сам щелкнуть выключателями. Пройдя мимо буфета, полицейский все же решил «воспользоваться случаем» и налить себе рюмочку сливовицы, ведь сегодня он мог себе это позволить, не ловя на себе взгляды жены.

Направившись к окну и не закрыв шторы, комиссар начал раздеваться. Он как раз стягивал подтяжки, когда раздался телефонный звонок.

В тот момент Мегрэ уже не сомневался, что причиной его вечернего дискомфорта стало некое неприятное событие.

– Алло!..

– Это вы, патрон?

Из уголовной полиции. Мегрэ узнал раскатистый голос Торренса, который звучал в телефонной трубке, словно басовая труба.

– Хорошо, что вы вернулись. Я звоню вам уже четвертый раз. Я набрал Люка, и он мне сказал, что вы в кино. Но я не знал, в каком…

Казалось, потрясенный Торренс не знает, с чего начать…

– Это касается Жанвье…

И какова же была реакция? Мегрэ, ни на секунду не задумываясь, угрюмым тоном поинтересовался:

– И чего хочет Жанвье?

– Его только что доставили в госпиталь Кошен. Он схлопотал пулю в грудь.

– О чем ты?

– Должно быть, в данную минуту он на операционном столе.

– Ты сейчас где?

– На набережной. Ведь должен был кто‑нибудь остаться и здесь. Все необходимое на улице Ломон я закончил. Люка прыгнул в такси и помчался в Кошен. Я также предупредил мадам Жанвье, она уже должна была прибыть в госпиталь.

– Я выхожу.

Мегрэ вновь натягивал подтяжки и уже собирался положить трубку, когда решил на всякий случай спросить:

– Это Паулюс?

– Неизвестно… Жанвье был на улице совсем один. Он заступил на дежурство в семь часов вечера. Малыш Лапуэнт должен был сменить его в семь часов утра.

– Ты послал людей осмотреть дом?

– Они всё еще там. Мы поддерживаем с ними связь по телефону. Пока они ничего не нашли.

Мегрэ пришлось дойти до бульвара Вольтера, и только там он смог поймать такси. Улица Сен‑Жак оказалась почти пустынной, свет горел лишь в некоторых витринах бистро. Комиссар устремился под своды госпиталя Кошен и тут же окунулся в унылую атмосферу, которой могли «похвастаться» все больницы, где Мегрэ доводилось бывать.

Зачем окружать больных, раненых – людей, которые пытаются выжить, и людей, приблизившихся к последней черте, – столь мрачной, давящей атмосферой? К чему этот скудный и одновременно режущий глаза свет, который можно встретить только в госпиталях и в административных зданиях? И почему уже у дверей посетителей встречают типы с такими неприятными минами?

Плюс ко всему Мегрэ пришлось предъявить служебное удостоверение. Интерн, дежуривший у входа, выглядел совсем мальчишкой, он сдвинул свою белую шапочку набок, словно бросая вызов окружающим.

– Строение «C». Вас проведут…

Мегрэ сгорал от нетерпения. Обозленный на весь мир, в данный момент комиссар особенно злился на медицинскую сестру, которая указывала ему дорогу, его раздражали ее яркая губная помада и завитые волосы.

Плохо освещенные дворы, лестницы, длинный коридор, а в конце этого коридора три смутных силуэта. Путь до этих троих показался Мегрэ бесконечным, а линолеум, выстилавший коридор, особенно гладким и скользким.

Приземистый Люка сделал несколько шагов навстречу патрону, он приближался, словно побитый пес.

– Мы думаем, что он выкарабкается, – тут же шепотом сообщил инспектор. – Вот уже три четверти часа, как он находится в операционной.

Мадам Жанвье с красными глазами, в криво сидящей шляпке, умоляюще посмотрела на комиссара, как будто бы он мог хоть чем‑то помочь. Внезапно она разрыдалась, уткнувшись в платок.

Мужчину с длинными усами, скромно стоящего в сторонке, Мегрэ не знал.

– Это сосед, – объяснил Люка. – Мадам Жанвье не могла оставить детей одних; она позвонила соседке, и муж последней предложил проводить жену инспектора.

Мужчина, прислушивающийся к разговору, вежливо поздоровался и наградил Люка благодарной улыбкой.

– Что говорит хирург?

Они стояли прямо у дверей операционной и потому переговаривались почти шепотом. В другом конце коридора, словно суетливые муравьи, всегда что‑то зажав в руках, беспрестанно сновали медицинские сёстры.

– Пуля не затронула сердце, но застряла в правом легком.

– Жанвье что‑нибудь сказал?

– Нет. Когда патрульная полицейская машина прибыла на улицу Ломон, он был без сознания.

– Как вы думаете, месье комиссар, его спасут? – мадам Жанвье была беременна, ее щеки украшала россыпь веснушек.

– Нет никаких оснований для того, чтобы он не выкарабкался.

– Вот теперь вы понимаете, почему я никогда не могу уснуть, когда он уходит на дежурство!

Супруги жили за городом, в городке Жювизи, в доме, который Жанвье построил тремя годами ранее, и все из‑за детей, которых было трудно воспитывать в парижской квартире. Полицейский безумно гордился своим фруктовым садом.

Они обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами, а затем тоскливо уставились на дверь, которая все не открывалась и не открывалась. Мегрэ достал из кармана трубку, но тут же засунул ее обратно, вспомнив, что в здании запрещено курить. А ему так не хватало доброй затяжки. Он чуть было не решил спуститься во двор, чтобы разжечь трубку.

В присутствии мадам Жанвье Мегрэ не хотел расспрашивать Люка о том, как все произошло. Он также не мог оставить мадам Жанвье в одиночестве. Если не считать Люка, – правую руку комиссара, – Жанвье всегда был его любимым инспектором. Мегрэ взял Жанвье к себе в отдел еще мальчишкой, как сейчас взял Лапуэнта, и ему до сих пор случалось называть своего сотрудника «Малышом Жанвье».