Мистификация дю грабли
– И где ты шлялся? Нашел себе женщину помоложе, да?! – раздался визгливый голос через сто лет после той незабвенной встречи на берегу океана. Ну и что из того, что он пращур и вождь племени? Недавно молодежь племени видела на берегу следы пришлых людей. Глаз да глаз нужен за мужиками… Всегда найдут, куда сходить. Первопроходцы чёртовы. Но что поделать, если в каждом мужчине на дне его судьбы прячется любопытство и тяга к неприятностям? Но, спасая человечество от конца света, природа не всем мужикам разрешает пользоваться этими дарами. И патриарх, который уже давно знал, как надо обращаться со своей супругой, ответил просто:
– Да сбудутся твои пожелания!
Оторопев, она молча закинула свои дряблые старческие руки за голову и обхватила ими удивительно хорошо сохранившиеся волосы. Не седые, нет, а просто пепельно‑серые волосы. Возникло молчание, равное судьбе.
– Женщина, ты долго будешь оскорблять мой желудок обещаниями?
– А ты заслужил? – возмутилась вдруг женщина, оторвавшись от своих воспоминаний и фантазий любви. – Так ты ещё потребуешь… – тут она замолкла, потому что вспомнила, как ей было хорошо, когда вместе с ним она однажды ела сырую тыкву и, стряхивая с себя кожуру и семечки, поняла в первый раз, что не видит низ своего живота. А ему, ему – всё равно! Одно слово – бестолочь! Как всегда…
А пращур как истинный патриарх, не терпящий чужих возражений, медленно осмотрелся. Потом, принюхавшись, пошел прямиком к огромной жаровне, которую он недавно соорудил из кусков сырой глины. Не сразу получилось, но упорство помогло обрести опыт, и потом пришли знания. Обожжённая глина превратила очаг в каменную крепость семейных традиций. А жаровня? Каких только приключений не довелось испытать патриарху, пока куски странных камней не превратились в медь. Зато теперь этой жаровни вполне хватало на большую семью. На неё можно было теперь бросать куски сырого мяса или рыбы, чтобы было вкуснее от удачи на охоте и рыбалке.
– Как жаль, что правнучка его не хочет, – выговорил с укоризной патриарх, ухватив кусок побольше да пожирней.
– Что?! Ты про кого это? – не поняла его супруга.
– Ну, ты же говорила… – пращур достал сосновую щепку из‑под её ног и, выковыряв ею из своих зубов застрявший кусок мяса, продолжил: – Ну, эта, мелкая, ты ещё зовешь её – Верой! Ну, та, худенькая, которая замуж так торопилась, так торопилась, а потом его дубиной огрела!
– Нашел что вспоминать. Давно это было. У них уже внуки есть!
– Да?! – удивился пращур.
– Меньше шляться надо было! Всё до сих пор, поди, успокоиться не можешь.
– Ты это о чём? – не понял её патриарх. Он сыто рыгнул и посмотрел на свою половину.
Какая ему другая любовь могла ещё присниться? Если он снова увидел её, как в первый раз в своей жизни? Летними вечерами они сидели под лучами заката у входа в пещеру и ждали появления первых звёзд. Им было уже тогда грустно и жаль ещё одного прожитого дня. Люди давно уже научились строить дома, но патриархи не хотели покидать свои пещеры. В них они не чувствовали власти времени. В этих лабиринтах ничего не изменилось и не менялось с давних времён. Менялись только они сами. Время вокруг было плотным, как вода, которая обтачивала их кожу до глубоких морщин.
И однажды их похоронили. В одной из маленьких подземных пещер – вот так они оказались навсегда вместе, как и обещали друг другу давно – при первой встрече. Их замуровали без всяких лишних слов, спокойно и без слёз – дел у всех их детей и внуков и правнуков было много. Вскоре эту пещеру покрыли слоями пришедшие снега и вечная мерзлота. Потомкам было не до них. И память о них стала просто преданием… Но их потомки были глупее и никчёмней свободы первой любви на земле. И растратили доставшиеся им сокровища первозданных чувств на земле на ошибки и предательства.
Чудаками были эти пращуры… Но зато они построили свою страну – Гардарику – землю городов тогда, когда ещё в будущей Элладе и Древнем Египте предки первых царей и фараонов мыкались в звериных шкурах, отбиваясь от злых хищных зверей. Какая грамота, какая письменность тогда в Египте или в Элладе? Господь с вами!
Загадочность их появления на Севере иногда смешна, иногда трагична. Но сколько пищи для ума и прочего добра и личного благополучия принесёт ещё эта загадка учёным? И в этом тоже есть своя загадка. Может, там и была лестница в небо? И там, где сейчас вечные льды и большую часть года земля покрыта снегом, когда‑то цвели райские кущи? (Но без пальм…) А вы говорите «печёры»… Пещеры, что ли? Нет, это не то…
Остров Руян
«Научи себя бояться… Бояться зла в себе»
Маленький мальчик, лёжа на траве, наблюдал за облаками – что‑то чудное и родное происходило в его сознании. Он видел воплощение сказок родной старушки, которую все так запросто в его семье называли бабушкой. В его ещё не замутненном жизненным опытом сознании возникли удивительные события. Он расставил согнутые ноги и ещё крепче попытался прижаться к земле. Он боялся неба и боялся земли, на которой лежал. Его фантазия сузилась до его собственных голубых глаз, которыми он пытался осознать происходящее. Не помогло. Он с капельками слёз на ресницах попытался привстать, и тут он увидел радугу в небе среди облаков.
Сверкнула в небе молния – и он увидел, как загорелась сухая трава после засушливого многодневного зноя, и опять улыбнулся сквозь слёзы. Кто ещё сможет вспомнить свое детство таким непорочным? Но ему надо было идти домой. Там его ждала больная мать и страшный отчим – чужой человек. Таких слов, как «испытания», «неизбежность судьбы», «покорность судьбе» он ещё не знал. Ему просто так не хотелось идти домой. И тут вдруг после сухих беззвучных молний облака почернели и загрохотали. Сквозь поднявшийся в небо ветер прорвался ливень. Да ещё какой!
– Глашка! – закричал он, увидев с холма, на котором он нашел свой странный приют, свою подружку с букетиками полевых цветов в руке, бегущую с испугу прямо к речке, под крону старого дерева.
– Стой, Глашка! Туда нельзя! – крикнул он ей, незадолго до этого ставший свидетелем удара молнии в старый дуб. – Стой, куда бежишь, дурёха?
Девочка остановилась, мало что соображая от только что пережитого.
– Ваня, это ты? – испуганно и дрожа от проникающих под лохмотья льняного платья на ней струй холодного ливня, ответила ему девочка.
– Дети, боящиеся грозы… – вспомнил кто‑то вслух свое детство, глядя на них с заоблачной высоты, и грозно загрохотал небесными карами. Этот кто‑то был божеством или смертным проявлением божества? Как нам хочется сверхъестественного откровения внутри себя, но так, чтобы оно объясняло и подчиняло нам всё сверхъестественное вокруг нас.
Мальчик не был братом девочки, но был готов за неё даже умереть. Ему хотелось только прижать её к себе и отвести к своей маме. Он так привык делать добро. Он даже кошек с их котятами в опасности не оставлял, а здесь… Ему не хотелось молчать, а говорить умные слова он ещё не научился. Он просто прижался к ней, а она к нему, и было молчание длиною во всё ещё не прожитое ими детство. Но детство, которое всегда заканчивается непростительными, несбыточными клятвами и обещаниями раз и навсегда:
– Глаша, когда мы вырастем, я на тебе женюсь, – огромная синяя туча вытолкнула радугу перед собой.
