Мистификация дю грабли

Сборище объедалось и лакомилось. На столе, загруженном едой, места для объедков не было: их сбрасывали под стол, где совсем уж разжиревшие крысы брезгливо обнюхивали эту снедь и лапами откидывали в разные стороны, справедливо полагая, что двуногие уборщики‑смерды, найдя эти объедки, будут благодарить их за это поцелуями под их хвосты. Князь степенно внимал невнятному говору жующих людей. Всё это время Дионисий из‑за спины князя наблюдал за ним и гостями. Трапеза ещё не закончилась, как князь, пригладив широким рукавом лоснящуюся от жира молодую бородку, хлопнул в ладоши. Все прекратили чавкать и непонятно что гнусавить. Новостей не было: пирующие только совсем недавно и недолго пославословили быстренько в адрес неведомо как и откуда появившегося владыки, да и дело с концом. (Какие уж тут новости?) Зато были государственные заботы и думы у князя.

– Други мои, – прервал этот гомон князь, – дела прискорбные творятся меж людишками. Опять у нас всё через пень‑колоду и молодую жопу…

Из долгой, неспешной речи князя стало понятно то, что и без того своей обыденностью набило всем оскомину. Ничего нового князь не сказал. Ну, степняки набеги устраивают: скот, хлеб, утварь у смердов отбирают, их самих норовят в полон, в рабство увести… Ну, весной дождей не было, а сейчас день на убыль пошел, а после такого пекла от начала лета на полях собирать нечего… Ну, всё как обычно. Бунтовать будут смерды от голода. И опять будут искать себе новую власть, а лихих людишек, готовых князю напакостить да дела его скорбными миру представить, завсегда хватает. Вот до чего доброта да милость власти их доводит. Но земля наша обильна: уйдут смерды, попрячутся в лесах, будут зверьми да рыбой промышлять, а кто князя будет кормить, поить, одевать? А дружину, а мытарей? А это нужные ведь люди, служивые, свои… Как без них‑то? Государство мы али как?

– Да, бегут смерды… бегут! А мы их… как бы за людей, будь они неладны, считаем… – прогудел Ставрог (друг детства князя). – Вона из скольких городищ народу сбегло! Лови их теперича в незнамо каких дебрях. В такие земли подаются, о коих мы и слыхом не слыхали.

– Здесь тоже польза есть – державность нашу ширше делают… – махнул рукой князь и призадумался. (Пятерку по географии князь Владимир себе обеспечил).

– Князь, позволь мне слово молвить… – зашептал ему на ухо Дионисий, заслоняя его спиной от собрания и незаметно убирая с бороды Владимира крошки после трапезы.

– Говори… – обернулся в его сторону Владимир.

– Да как‑то без твоего гласного одобрения мне, чужаку?.. – потупился Дионисий.

– Люди добрые, вот мой гость из самого Царьграда желает нам слово сказать! – поднялся над столом князь и рукой указал всем на Дионисия.

Пирующие замерли над объедками застолья и закручинились: обычно после столь знатного угощения на совете у князя ждали их скоморохи с дудками да рожками, да пляски какие, и в завершение – девицы в кокошниках да с протяжными песнями в хороводе. А тут… Все в унынии полном, рыгая и осоловело после медовухи потирая жирными руками бороды, уставились на гостя.

– Всё это от неразберихи у вас… – начал издалека Дионисий. – Богов у вас много, вот порядку и нетути. Сами знаете: у семи нянек дите без глазу!

Поднявшийся за столом нестройный шум на минуту остановил гостя, но не смутил его:

– Ваши боги и духи, кудесники с волхвами и вправду могут многое… Но когда нужда в них возникает, то им до нас всех и дела нет! На себя всём полагаться приходится, – возвысил голос Дионисий, поправляя рукава.

– Ну и шо такого? Так испокон веку заведено… – недовольно загудели пирующие.

– Неправильно заведено, – громко вздохнул Дионисий. – Одна глупость кругом!

– Поучи ещё нас тут… – вздыбился над столом совсем уж в непристойном виде от дохрена выпитой доброй браги боярин Пукал, советник князя по снабжению войск, и взмахнул рукой:

– Да видали мы таких… Одна плесень осталась после… – дружно поддержали его сотрапезники.

– Я не учить вас тут собираюсь, а подсказать, как дела делаются на свете, – с самым что ни на есть миролюбивым видом простер руки к своенравной публике Дионисий. – Вспоминаем, вспоминаем, вспоминаем, с какими товарами и… и рассказами вы имеете дело на привозе? Ну, подле гостиного двора для иноземных купцов? Вас дурят там, как дитяток малых. Показали вам палец, а вы давай смеяться да верить всему. А сами… Да если бы выгоды гостям не было, приходили бы они из стран своих, как они вам сказывают, за выгодой сюда за тридевять земель, за тридевять морей? Кто бы, шобы на рожи ваши посмотреть, перся бы сюды? – совсем уж необычно просто перешел на язык трапезничающих Дионисий.

В трапезной взорвалось всё, что накопилось на земле, неиспохабленной научными диспутами:

– Да мы тебя!.. Да тебя, шкурника царьградского, терпеть?.. – следом послышалось:

– Да, рубите его, братцы! – возопил Владимир, привставая со своей скамейки.

– Погоди, князь… – обернулся к князю Дионисий. – Порубить всегда успеешь. Вот смотри, что ты от смердов можешь урвать, а?

Владимир присел обратно на скамью, и его руки, потянувшиеся было к горлу Дионисия, задрожав от нетерпения, после нескольких мгновений успокоились, и он махнул ими, как бы умывая их. Он осмотрелся вокруг и, не обнаружив более грозных признаков недовольства, а тем паче бунта, успокоился и милосердно кивнул Дионисию. Тот, почуяв свободу перед лицом правителя, вдохновившись, продолжил:

– Зерно в рогожах, мёд в бочках, рыбу в кадках, да там по мелочи… А на вас что надето? Заморское всё! А почему у вас своего этого нет? – осмелев, продолжил возмутитель спокойствия. – Почему ваши смерды вас этими нарядами не балуют? Диковинками вас не развлекают? Да и что вы едите? То же, что и смерды: мясо, рыбу, кашу. Завтра, князь, позволь мне с моим поваром показать, что такое настоящий пир! Даже в еде князь должен вызывать восхищение, восхищение, а не зависть у своих подданных. А тебе вообще, княже, остальные князья тоже во всём завидовать должны. И не только князья, а и все правители земные. А так что о вас знают в других землях? Что есть, мол, в лесах глухих племя неразумное, племя с дикой верой…

Порыв драчливых сотрапезников князя тем временем постепенно улетучился под тяжёлым взглядом Владимира. Шумно вздыхая, гости князя расселись по своим местам.

– К чему клонишь? – обиженно сопя, буркнул Владимир. – Поди, к войне какой? Это нам не с руки – вон что у соседей творится. Не поймешь, кто с кем и почто воюет. Влезешь – и какая уж там выгода… Ноги бы унести.

– Не о войнах я, княже, а о мудрости мира. Воевать нужно, когда приспичит. Я о вере…

– О чём? – чуть не поперхнулся князь. – Мы тута о делах бренных… Давай о вере потом, к волхвам. Они в этом больше смыслят.

– Я не об их вере, а о настоящей… – поднял ладонь вверх Дионисий. – Вере единственной, правильной на земле.

Князь и следом его гости вновь загалдели. Дионисий воздел руки к своду трапезной и продолжил:

– У нас, у людей, один Бог, княже! Вот как ты, один, а остальные – дружина, бояре, тиуны и прочий сброд – кто? А если бы ты был не один? Представь себе, что вас тут в гриднице сядут десять князей и все равные меж собой?

– Так эта… неразбериха будет, никому не нужная… – призадумался Владимир.

– И я о том же. А в вашей вере столько богов, и никто толком не понимает, кто из них главный. У каждого племени свои истуканы. Даже с именами полная, как это у вас на Руси говорят? – пощёлкал пальцами Дионисий в поисках нужного слова.