Мистификация дю грабли

– Ишь ты… сам базилевс… – призадумался князь. – А как на рысь‑то похожа. Так отведешь в мои покои. Спасибо за дар.

– Не могью…

– Чево?! – от такого ответа, нарушившего все правила поведения женщины перед князем, у Владимира волосы дыбом стали.

– У кошькьи есть кот, – прижимая к себе и гладя Мурку, ответила Амалия.

– Че ещё за… кот? – удивился Владимир.

– Муж… Мурьки муж – будьют детьи, котьята, – просветила князя Амалия.

– Так… – Владимир больно сжал плечо Амалии и, повернув к лестнице, приказал: – Вон, видишь на привязи Полкана? Отвяжешь, он дорогу в мои покои знает, и быстро туда! Перечить тут мне ещё будет…

– Нельзя. Кошька с собакий пльохо! – взволнованно ответила Амалия.

– Да иди ты! – подтолкнул коленом под зад князь женщину к лестнице и, подойдя к перилам перехода, окликнул пробегавшего по двору мальчишку из челяди: – Малой! Слышь, малой! Отвяжи пса и вместе с этой дурой отведите кошку в опочивальню.

Амалия, еле удержавшись от толчка в спину, недоуменно оглянулась на князя и, прижав к себе кошку, спустилась по лестнице. Князь потянулся, наблюдая сверху за гибкой фигурой Амалии, и повернулся к попугаю:

– А ты че стоишь, чево ждёшь?

– Клиент, тьфу ты, князь, дело не закончено… – деловито прихлопнув крылом пролетавшую муху, ответил Теодор.

– Какое ещё дело?

– Так ты это… с Амалией… – повернув голову набок, с хрипотцой произнёс Теодор.

– Ну и че? – с безразличием в голосе промолвил князь.

– А Дионисий? – попугай важно прошелся взад‑вперёд, таща за собой своей лапой гусли. – Он, как бы тебе сказать… ревнивый. Хуже меня.

– А‑а, ты об этом… – махнул рукой князь и криво улыбнулся.

– У него магия… – распушил свои перья Теодор.

– Чево‑чево? – нахмурился Владимир, сжав кулак и поднеся его к голове попугая.

– Порчу нашлет, проклятие. Чародей он. Его трогать – не моги! Сгинешь… – затараторил попугай, с видимым испугом оглядываясь по сторонам.

– А я его хотел… – ещё больше задумался князь.

– Так ты его к пользе своей примени, – качая головой от изумления перед тупостью собеседника, подсказал попугай.

– Это как? – поковыряв в носу пальцем, удивился Владимир и недобро посмотрел на птицу.

– Пошли его в командировку… – прокрутился кругом на одной лапе попугай и встал на обе лапки. – Ну, как в ваших сказках. Пойди туда – не знаю куда… Ну и по мелочи… За тридевять земель…

– Куда‑куда? – вытирая палец с козявкой из носу о себя, удивился князь.

– Князь, – покачал головой попугай, ещё больше удивляясь безмозглости Рюриковича, – ты с ним затеял питие‑житие…

– Вино хлебное гнать, тихо ты! – прижал палец к губам князь и оглянулся по сторонам, желая схватить на месте с поличным подслушивающих недоброжелателей.

– И я о том же… Гони его по городам своей земли – пусть налаживает торговлю этим вином. А вино‑то тебе самому как?

– Ой, крепкое‑то, ой, потом сам не помнишь, аль родился, али умер ли, а по утру – ты ли это и где объявился? – с восхищением закатив глаза, ответил Владимир.

– А голова болит? – склонив голову набок, уставился чёрным глазом на князя Теодор.

– А че ей будет? – Владимир аж поперхнулся от такого нелепого предположения.

– И то правда… – согласился Теодор. – Дионисия туда‑сюда, Амалию… тогда тоже… сюда‑туда… туда‑сюда. Назначай её ключницей.

– Это ж как? – оторопел Владимир. – Ключница у меня есть – Лотоша. Она ещё бабке моей служила.

– Старая?

– Что ж ты хотел – лета идут, бегут… – вздохнул князь. – Плохо уж совсем видит.

– Так пусть будет… Будет наиглавной ключницей, а Амалия просто ключницей, но со всеми ключами.

– А и правда, – сдвинул брови Владимир, – почто старушку трудами изводить?

Новую ключницу челядь невзлюбила сразу же, испытывая при ней необъяснимый страх и волнение. После объявления её ключницей уворовать, как прежде до неё, что плохо было кем‑нибудь положено, стало не то чтобы невозможно, а нечего. Всё попадало под замки под присмотр её колючих чёрных глаз. Даже её красота – лицо с неземными чертами, с длинными ресницами, тонкими чёрными бровями, обрамленное густыми каштановыми с рыжим отливом волосами, стройное гибкое тело – вызывала у челяди дрожь и беспамятство паники.

Особо невзлюбили её жёны бояр, до ночи смирно дожидавшиеся своих мужей с княжеского пира в самой большой светлице гостевого терема. При появлении Амалии они все разом замирали, боясь даже вздохнуть. Зато без неё, ох, и злословили они, да ещё как:

– Да што в ней князюшка нашел? Кожа да кости!

– А ходит‑то как, да разве родовитой бабе так ноги ставить можа? Идет… Будьте‑нате… Нет бы идти, как лебедушка…

– Ой, и не говори, подруженька, да как же так, при живом‑то, ещё никак не убиенном муже, подарки от князюшки на себя‑то напяливать? Да какое ж такое воспитание им там греки в Царьграде‑то дают?

– Никаково штыда! – шамкала беззубая главная ключница Лотоша, поднося к столу для умиротворения мнения женского общества Древнерусского государства бадью медовухи.

– Позор, позорно‑то как! Вы посмотрите, на какую клячу княже‑то наш польстился! – всплакивала в таких случаях Аксинья. (Та самая, что при пожаре в своём тереме спрыгнула на взвод богатырей княжеской пожарной дружины – никто не устоял, протрезвели все).

– Да можно же так? Как так‑то? – только и могла перекрыть своим воплем мирный разговор боярских жён жена не просто боярина, а очень даже нужного князю человека – казначея дружины Моисея Батьковича – Надежда Исхаковна (урожденная Рюриковна). – Да как же так, без податей и мзды такие подарки с княжеского плеча носить? И куды смотрит боярский совет? Ой‑ё‑ёй‑ё‑ёй‑ой!

Из‑за жены свое Моисей Батькович был вынужден даже дверной проем в своём тереме расширить – с годами Надежда Исхаковна всё ширела и ширела и как многие другие знатные боярыни, в ширину стала раза два больше своего роста. А может, из‑за одежи так смотрелась?

Как бы то ни было, но новые порядки наводились под строгим присмотром князя. Новые порядки всегда нужны властям, дабы тоску от надоевших прежних порядков смыть слезами изумления от новых.