Мистификация дю грабли

– Мы берём человека и проводим испытания: жарим его на костре, подвешиваем на дыбе, бьём палками по всем чувствительным местам, поим солёной водой… – как бы дирижируя невидимым оркестром, размахался руками католик, не упуская из виду Владимира.

– Хватит, хватит… – с брезгливым видом отмахнувшись рукой от докладчика, промолвил Владимир. – Нет, этот хмырь меня учить собрался правосудию. Не‑е, он свою жизнь в полушку оценил. Меня, меня – князя киевского – он учить будет правосудию. Эй, дружина, пинками его в обратный путь, в страну непуганых калик прохожих отправьте‑ка… Всё, Амалька, надоело…

– Подождьи, давьай правьяславного слушат? – полуобняв князя и ища что‑то рукой в промежности Владимира, попросила Амалия.

– Да, давай, мне все их боги уже по нраву, кроме этого, жулика из Рима… – согласился с Амалией Владимир. – Слышь, ты! – ткнул он пальцем теперь уже в православного священника. – Чё, чем сторгуешься? Ась?!

– Богу праведному служу. Богу истинному и единственному. Всё остальное от лукавого, от неправедного, от лицемерия вселенского… – смиренно ответил Владимиру священник и знаками попросил носильщиков приподнять его повыше и поднести носилки поближе к Владимиру. Владимир замер, вглядываясь в священника. На груди у него начищенный, отполированный золотой крест с распятой фигуркой человека переливался всеми цветами радуги от вкрапленных в него самоцветов. Князь облизнулся, встал и безо всякого стеснения подойдя к нему, пощупал ризы и крест:

– Золото?

– Ага… – кивнул священник и, подмигнув князю, слез с носилок.

– Богато поживаете… – почесав подбородок, задумался Владимир.

– Вовья, попросьи их всех штанишки опустить… – неожиданно для уровня такого богословского диспута предложила Амалия.

– Зачем? – Владимир с изумлением уставился на любовницу. – Зачем? – повторил он и оглядел священников.

– Попросьи… – томно вздохнув и нарочито отворачиваясь от священников явно мужского пола, предложила Амалия.

– Ну, ты и бесстыжая… Зачем тебе на чужие хозяйства рот разевать? – криво усмехнулся князь, выжидательно посмотрев на Амалию.

– Княжье, дело в верье, – несколько жеманно поправляя свои волосы, ответила Амалия. – Попросьи… Князь ти ильи не князь?

– Ничего я просить не буду, ещё чего… Прикажу! А ну скидывайте портки! Кому сказал?! – грозно, как только мог, приказал Владимир.

Посланники чужих вероисповеданий послушно на виду у всех приспустили штаны, но как‑то стыдливо прикрылись руками.

– А ну руки вверх! Ну и чего я там не видел? – обернулся Владимир к Амалии. Священники воздели руки в небеса. С той поры требование «руки вверх!» стало применяться не только как упражнение из утренней гимнастики.

– Смотьри внимательно. А ви все ближье подойдите… Смотьри, княже на их… – чуть было не захохотала Амали, но вовремя сдержавшись, указала рукой на промежности священников.

– Ие‑х, кто ж вас так обкромсал? – брезгливо сощурился Владимир, всмотревшись туда, куда указала Амалия.

– Брадобреи, княже, брадобреи… – закивали разом мусульманин и иудей.

– А тебя почему не тронули? – ткнув пальцем в… (как бы это поскромнее объяснить) в сторону промежности посланника православия, озадачился Владимир. Затем, присмотревшись повнимательней к попу, он недоуменно хмыкнул. Поп явно был навеселе или ему так показалось?

– У правильного человека и Бог, верно, тоже правильный! Цело всё у него, – произнёс князь, пристально глядя в осоловелые глаза священника.

– Прав ты, княже, ой как прав! – весело хлопнул в ладоши поп и чуть было не пустился в пляс. Вот зачем, зачем этим‑то, чудакам, зачем так мучить свою плоть? – удивился поп… – Нам‑то это совсем ни к чему. А их брадобреи… да ещё топорами и ножами кромсают.

– Брадобреи… меня, князя? Да я им сам головы сбрею с плеч… – возмутился Владимир.

– Володья, смотьри голова… жульика Ромы… – тихо прошептала на ухо Владимиру Амалия.

– А ну шапку долой! – приказал Владимир католику. – Это ящо че? – изумился князь, увидев тонзуру на голове католика.

– Спросьи… – нежно улыбнулась князю Амалия.

– Слышь, жулик, че эт у тебя на башке? – Владимир ткнул пальцем в тонзуру на голове католика и по привычке своего озорства метко плюнул в бритый круг на его голове. С той поры тонзура всем славянам чудилась плевательницей. Ни один славянин почему‑то не может удержаться от плевка при её виде.

– Целибат, великий конунг… – развел руками католик, не смущаясь манерами князя.

– Че эт такое? – пригнувшись и прищурившись в сторону католика, спросил Владимир. – Объясни попроще.

– Обет целомудрия, – затоптался на месте то ли от холода, то ли от страха католик.

– А че эта? – приподняв со своей груди Амалию и заглянув ей в глаза, спросил Владимир.

– Онь в этьим лучше понимаит… – промурлыкала Амалия, ещё крепче прижимаясь к Владимиру.

– Говори, да только правду, – грозно зыркнул очами на католика Владимир. (Где он этому научился… ну, этой… политике?)

– Обет – это… – чуя неладное и глядя исподлобья на князя, ответил католик.

– Чё? – Владимир терпеть не мог мудреных слов.

– Зарок это, княже… – откуда‑то сбоку подсказал Игоша.

– А‑а, а в чём затея? – посмотрел по сторонам Владимир в поисках более толкового объяснения.

– Богу служить целомудрием души и тела… – склонился в поклоне католик, не понимая, почему до Владимира не доходит суть таких простых вещей.

– Не‑е, я чёт не понял. Это шо – без девок и медовухи? То бишь ни радости, ни веселья? – удивился князь, нахмурив брови.

– Да, о великий конунг, умерщвление плоти – долг каждого доброго христианина…

– Слышь… Запомни: на Руси веселье – еда и питиё! Вали отсюда! – с раздражением приказал князь, не ожидавший таких поучений.

– Великий конунг, в смирении, в умеренности есть для каждого христианина самое высокое наслаждение… – пятясь от недовольного князя, пробормотал католик.

– Хорошо‑хорошо… Кто бы спорил? – согласился Владимир. – Эй, Добрыня, пинками его до края нашей земли. Хлеба, еды какой не давать! У него и так вполне хватает и смирения, и умеренности. Зачем его ещё поклажей обременять? Да ещё за наш счёт…

Два дружинника, позевывая от непонятного им церемониала, взяли католика под руки и повели его в город, где как раз собирались обозы в Галич.

– А с этими шо делати? – обратился Добрыня к Владимиру, указывая рукой на остальных посланников.