Мистификация дю грабли

Огромный, сдвоенный, с одним защищенным проходом между своими частями лагерь под неусыпным бдением Добрыни был споро и надёжно оборудован и укреплен от всякой неожиданности исторических времён. Потом взялись за обустройство лагеря не только обозные мужики, но и дружинники, до темноты успевшие соорудить множество шатров и просто шалашей из нарубленных веток. Владимиру у костра было как‑то всё же непривычно без своих бояр приниматься за трапезу. Да‑да, за всё время похода он так и не сумел привыкнуть к тишине своих походных ужинов: ни тебе дружного чавканья за столом, ни тебе хвалебного гула голосов в честь хозяина, ни тебе скоморохов и драк из‑за спора о старшинстве бояр в очереди перед лежащей рабыней‑трофеем, добытой у соседей.

Это была всё‑таки удивительная осада: славяне к штурму явно не готовились, стенобитных орудий со стен города никто не видел, со стороны моря медленно по кругу ходили ладьи, задерживая суда, шедшие в порт, потом их заворачивали мимо города дальше в бухту. Кровь не проливалась. Только что вода в город не поступала, так её запасов было достаточно для многодневной осады. Среди людей, не успевших укрыться в городе и захваченных вблизи города, оказались каменотесы и добытчики камня. О чём с ними разговаривал Владимир, так и осталось неизвестным. Вот только после этого разговора Владимир выбрал место с видом на море, и эти люди принялись за работу. Строили они быстро, свое дело знали. И получилась у них… купель. То‑то эти мастера после разговора с Владимиром долго так сидели вечером у костра, не скрывая своего удивления.

Осада продолжалась, Владимир очень редко выходил из своего шатра (да и то по нужде крайней), где его навещали воеводы, лазутчики и прислуга. Владимир слушал советы своих воевод, но штурм откладывал. Так потянулись за горизонт событий дни и недели. Вяло как‑то славяне бузили, а защитники города строили рожи и орали боевые песни с городских стен. Владимир захандрил от неопределенности: то ли в Киев возвращаться (нельзя так надолго столицу оставлять – вернёшься, а там уж точно забудут, как и звали тебя!), то ли штурмовать – переломать, пожечь всё и потом потратить казну на погребение жителей города. Ну никакой тебе выгоды…

Но как‑то вечером решил князь прогуляться (для здоровья полезно, кто будет отрицать?). Дисциплина киевских вояк и защитников города его озадачила, однако. Вокруг костров люди веселились с горожанками, время от времени новые парочки отходили недалеко от костра и… (Нет, далеко в кусты дружинникам отлучаться, видимо, совесть не позволяла – как‑никак они держали город в осаде, то есть были при деле). Такого количества обнаруженных разом голых задниц своих дружинников князю никогда прежде видеть не доводилось. Он остановился на тропинке, ведущей к дороге в город, принял глубокомысленный вид и невольно покачал головой от увиденного. Ворота в город были распахнуты настежь, в арке ворот дружинники, торгуясь, спорили с возмущенными горожанами по поводу вина в кувшинах и свежевыпеченного хлеба. (Торговля есть торговля). Возле одинокого дуба на перекрестке прямо напротив ворот шла потасовка двух дружинников с тремя горожанами, третий дружинник за ними ковырял в носу. Судя по всему, шла уже семейная склока между зятьями‑славянами и обиженными отцами греческих семейств. Рядом с драчунами стояли, подперев руками бока, три гречанки‑девицы с растрёпанными волосами и с оголенными плечами и… Ну, в общем, полуголые. Владимир вздохнул и пошел к шатру Добрыни. Внутри шатра было весело и шумно: женские взвизгивания, мужские басовито‑неразборчивые голоса, кто‑то то и дело опирался в боковине шатра, оставляя на ткани следы локтей или головы с плечами. Владимир откинул полог и вошел в сумрак шатра. Его тут же обвили полные женские руки и потянуло на себя бесстыдно обнаженное тело. Владимир отказываться не стал.

В шатре было душно, и Владимиру через некоторое время захотелось на воздух. Он встал с женщины и потянул её за волосы из шатра. Владимир усадил женщину на какую‑то подстилку рядом с костром и сам присел рядом, не выпуская из руки её волосы. Из шатра, пошатываясь, вышел полуголый (в рубахе, но без портков), взлохмаченный Добрыня, громко зевнул и накинул на князя с женщиной красный плащ. Князь вздохнул и посмотрел в глаза прижавшейся к нему женщины. Потом оглянулся на Добрыню и с укоризной спросил:

– Добрыня, мы ж на войне али как?

– Дак, это… Воюем! – решил Добрыня, пальцами расчесывая то бороду, то седые лохмы на голове.

– Как? – спросил Владимир, улыбнувшись в бороду.

– Дык… Ну, так… – промямлил воевода с растерянным видом.

– Когда город брать будем? – ехидно улыбнулся князь.

– А чего его брать? – растерялся воевода. – Счас вот кликну… Тама из самоволки бойцы вернутся, построимся и…

– Погоди, из какой такой самоволки? – насторожился Владимир.

– Ну, это… из города. Володь, ну стоко дней дружина без женских ласк…

– А вдруг враг какой объявится? А мы тута все голышом скачем? Непорядок, – погрозил пальцем Добрыне князь.

– Да, непорядок… – согласился Добрыня, оглядываясь по сторонам.

– Княже, – томным голоском вступила в разговор женщина, – да зачем воевать с нами?

– Ты‑то што лезешь промеж мужчин? – нахмурился Владимир.

– Подожди, князь, дай слово молвить… – изобразив на лице само смирение, не унималась женщина. – Новости могу рассказать. Ты вряд ли слышал…

– Да погоди ты со своими сплетнями! – прервал её Владимир. – Добрыня, ну‑ка шой‑то ты там про самоволки брякнул?

– Дык энто… – помялся Добрыня, пытаясь что‑то сообразить в ответ. – На разведку… вот, – выдохнул он и вытер испарину со лба.

– Какая такая разведка? – ещё больше впал в недоумение Владимир, строго глядя на воеводу.

– Дык, эно как… в городе… разведать, шо и как, – стушевался Добрыня.

– А причём здеся самоволка, – вытянув шею к воеводе, выдохнул Владимир, – я тебя, дурака старого, спрашиваю!

– Дык… это… без спросу… вот… – совсем уж жалким голосом попытался объяснить Добрыня.

– Без спроса ходют в разведку? – многозначительно вопросил Владимир, пытаясь удержаться от смеха.

– Ну, да… самовольщики… говорю же, самовольщики… – совсем уж потерянно ответил Добрыня.

– И чё? Много чё узнали? – поинтересовался князь, опуская глаза.

– Ну как чё? – удивилась тугодумию князя женщина. – Они теперь про всё разнюхали: про девок, про вино, где, какое и почём. Люди они вежливые, даже старух вон на руках по кустам растащили…

– Так мы берём город али не берём? – изумился князь, разведя руками. – На штурм пойдём али нет?

– Да зачем идтить на штурм? – снова вмешалась женщина. – Орать, пыхтеть, лезть на стены! Шуму‑то, шуму сколько! А мусору после вас… А о людях вы подумали, драчуны несчастные? – в сердцах воскликнула женщина. – Ты сначала, княже, вояк своих с улиц и площадей принеси сюда.

– Как это «принеси»? – оторопел Владимир. – Чай, не дрова, а воины!

– Дрова – не дрова… Иди, собери их. А то добрым людям по улице не пройти – перешагивать через твоих вояк надо. А детишки чему учатся? Нет бы чему доброму, полезному, так вот на тебе – разлеглись, ни пройти, ни проехать, девок за ноги, подолы на их головы и под себя, чтобы помягче было. А дети всё видят! Вот кем они станут, когда вырастут?

Изумлению князя и воеводы от подобной смелости женщины не было предела. У князя даже веко задёргалось.

– Женщина… – только собрался что ответить Владимир, как услышал ещё кое‑что от неё.

– …у меня вон, одежду мою теперь не сыскать… Вот этот, – показала она на Добрыню, – меня уже без исподнего забрал себе. В чём мне к мужу возвращаться? Ты знаешь, сколько платье стоило?