Мистификация дю грабли

С высокого берега была видна вся гладь моря, которую неусыпно стерегли редкие, но громадные облака. Между ними ветерок нагонял яркую синеву, из которой вдруг начинали свисать видимые бессчётные лучи, как паутину, скрывающую само солнце. Владимир, призвав на помощь Путяту, стал неспешно разоблачаться: скинул с себя накидку соболиную с пряжкой, потом кольчугу (один он долго бы возился), снял подтельник, затем рубаху, сапоги, одни штаны, следом другие. На Руси наготы особо не чурались. Путята был единственным славянином в ту минуту, когда князь троекратно погружался с макушкой в купель под непонятные бормотания священников. Затем князь дал знак, и Путята помог ему выбраться из купели. Целый день подходили дружинники к купели и окунались в неё, следуя примеру князя. Проточная вода к вечеру стала лучше холодить и бодрить неугомонных славян.

Купание понравилось. Но вот на вопросы воевод о том, что надо бы выслушать волю киевского вече, Владимир ответил коротко и ясно:

– Пущай собираются и горланят, скоко им влезет! Но решать и править буду я!

 

В Киеве было тихо и снежно. После того, как по приказу Владимира, который доставили в столицу гонцы, ушло войско числом в четыре тысячи копий и две тысячи всадников, город опустел настолько, что стал слышен шорох падающих снежинок. Правда, слышать снежинки доводится только собакам. Они попрятались по своим норам и конурам, не на шутку напуганные странным безлюдьем улиц. У исправленных ворот детинца с аркой каменной кладки стояли два человека, вслушиваясь в эти странные сумерки, постепенно стирающие с лица земли улицы опустевшего города.

– Ты уходишь завтра? – послышался шёпот Амалии.

– Так будет лучше… – так же шёпотом ответил Прокопий. – Мы должны просто исчезнуть порознь. Вместе будет заметно…

– Денег нам должно… хватит? – взяв за руку любовника, спросила Амалия. – Денег, а не здешних смешных…

– Да, нам хватит, – успокоил её Прокопий. – Ещё посмотрим, сколько заплатит базилевс.

– Поскорей бы дождаться смены… – грустно вздохнула Амалия. – Зимой пускаться в дорогу, конечно, очень тяжело, но я даже с этим смирюсь, только бы убраться отсюда до приезда Владимира. Надоело быть наложницей у варвара. Кто нас заменит?

– Её зовут Верой, я, помнится, встречался с ней в Константинополе. Года три тому назад… – задумчиво процедил Прокопий. Помолчав немного, он добавил: – Её срочно выдали замуж и послали в Херсонес вслед за наместником. Понимаешь?

– Наместник? – удивленно посмотрела на Прокопия Амалия. – Он не внушал доверия? Зачем же его тогда послали туда?

– Надо было определить, с кем он был связан при дворе базилевса, – пояснил Прокопий. – В Константинополе сделать это было сложно. А так ему пришлось раскрыться. Его переписку нетрудно было перехватывать и вести счёт его гостям. Базилевс не прощает предательства…

– Дионисия жалко, – Амалия вздохнула, положила руку на плечо Прокопия и, взглянув ему в глаза, спросила: – Что… что мы скажем в столице?

– В нашем деле потери неизбежны. А климат на Севере суровый. Стоит только рассказать, сколько там длится зима и какие там холода… Бедный Дионисий! Заболел и умер… – не снимая руку Амалии со своего плеча и поцеловав её, ответил Прокопий.

– Ты нашёл его клад? – с деланно‑равнодушным видом спросила Амалия.

– Да. За кого он нас принимал? – с саркастической улыбкой ответил Прокопий. – С таким заговорщицким видом посвятил тебя в тайну клада, а потом скромно так перепрятал всё.

– Ну, что ж… Всё хорошо складывается, я даже сама на такое не надеялась. Думала, что мы так здесь и останемся помогать смене… – отряхиваясь от налипших на брови и ресницы снежинок, произнесла Амалия.

– Дожидаться свадебного поезда с Владимиром и с нашей принцессой нас никто не обязывает, – согласился Прокопий.

– Да‑а, повезло нам. Я даже чуть дар речи не потеряла, когда узнала, что она прибыла в Херсонес на свадьбу с князем… – с иронией в голосе произнесла Амалия и тихо рассмеялась.

– Базилевс – мастер в делах перевоплощений, – не разделяя игривости Амалии, тихо, но с каким‑то странным серьёзным тоном прошептал Прокопий.

– Что ты хочешь этим сказать? Что… – замерла Амалия. – Что?

– Это не сестра базилевса, – усмехнулся Прокопий. – Хотя… Старую… Сколько ей лет? Выдать за такого гурмана, как Владимир?

– А кто же тогда в Херсонесе? – не сдержалась от изумления Амалия.

– Какая‑то юная особа, которую приказано титуловать принцессой и сестрой базилевса, – задумчиво заговорил Прокопий и, пожав плечами, продолжил: – Простолюдины вряд ли когда видели живьем настоящую сестру базилевса. При этой… особе, по моим сведениям, нет ни одной дамы из свиты настоящей Анны. Но, говорят, она ещё та распутница. Значит, она одна из нас.

– Бедный Владимир… – прикрыла от изумления ладонью рот Амалия.

– Бедными будут его подданные и потомки, – усмехнулся Прокопий, – которым никогда не распутать этот клубок…

– Я уже замёрзла, – зябко повела плечами Амалия.

– Пойдём, – согласился с ней Прокопий, обняв за плечи. – Здесь очень холодно, но зато чужих ушей нет.

– Как ты думаешь, а что с этими домовыми будет? – поинтересовалась Амалия. – Они вроде есть, а вроде их нет…

– Да кто ж им будет верить, им или в них, если славяне примут нашу веру – православие? И тогда пусть себе шпионят… Наши коллеги. А люди не любят правду о неправде…

 

В Уголовном кодексе все «святые» деяния князя Владимира и его подельников проходят по самым суровым статьям наказания. А мы его за это прославляем и молимся в церквях на иконы с его изображением. Хотя его облик должен был тревожить и пугать до смерти людей на стендах «Разыскиваются особо опасные преступники». Мне кажется, что на иконах изображены лики только тех, кого так и не смогло разыскать правосудие. Ну, и какую ещё веру мог выбрать уголовник‑рецидивист особо княжеского разлива?

 

* * *