Мистификация дю грабли
Замельтешили попы на Руси Святой. Сусальным золотом куполов церквей и колоколен покрывалась нищета Руси. Из века в век усиливалась вера, благополучие попов и несправедливость законов. Появились трактиры и корчмы – строго, ой, как строго наказывалось незаконное самогоноварение! Головы самогонщикам рубили, их родичей топили в Днепре, в Москве‑реке (да много ещё где!). Соседей за недоносительство пороли до полусмерти, родственников пускали по миру. А вездесущие осведомители выявляли всё новые секреты волшебства напитков конкурентов князя у своих жертв и тут же бесплатно, за обещания им места в раю, выдавали эти секреты государевым людям. Налоги, какие налоги собирали из века в век! Никогда ещё так государство не процветало… Но иногда не все налоги до князя какого доходили – на их пути появлялись скорбные постные лица попов с загребущими руками и лживыми подлыми речами. Поборы с прихожан, помимо церковной десятины, составляли лакомое угощение мирской жизни праведников. Их жизнь становилась всё прекрасней. Бытность священника становилось безопасней и подозрительно щедрой на искушения диавола, причём всё это тоже за счёт паствы. (Народ хирел, избавлялся от всяких искушений в пользу попов и князя). Желающих освоить это странное занятие во благо людское, но с выгодой, доходом для себя становилось с каждым днём всё больше и больше. Их лицемерие стало портить и одолевать всю Древнюю Русь.
– …Ох, грядет, грядет конец света!!! – вопил от переизбытка чувств на паперти деревянной избы с крестом на крыше очередной пророк в рясе. Но конец света, оказывается, можно было отодвинуть не только церковной десятиной, помимо новых княжеских налогов, и покаянием и смирением, но и строительством новых храмов и монастырей бесчисленных числом… Перед проповедниками, разумеется, сам Христос колени преклонял и принимал их в свое братство. Все праведники и просто попы стали соучастниками вечной жизни Христа – а как же иначе? Жизнь на Руси понеслась вскачь по ухабам чудотворным и кровавым лужам доносов. Началась новая, но такая нужная князьям и попам летопись вранья.
* * *
Волхвы вначале вполне миролюбиво отнеслись к очередной затее князя – было даже весело. Но когда добровольцев покрестили, и желающих не осталось, остальных зевак почему‑то стали насильно окунать в реку. Веселья поубавилось: людей дружинники отлавливали, пинками и тычками стали загонять в Днепр. И так несколько дней. А потом ввели десятинный налог в пользу новой веры – тут уж совсем стало не до веселья. Но волхвы и тогда ещё были в недоумении и потому как‑то вяло защищались сами и так же безвольно защищали веру предков. Ведь любой князь был в наступившие времена уже гораздо ближе к людям, чем волхвы и ведуны. От его власти славяне в жизни уже зависели больше, чем от своих языческих плясок и обрядов. Христианство по всему миру распространялось одинаковым способом. Вначале охмурялась элита, а потом ставился на колени народ.
Так и получилось, что на трезвую, пусть даже и не на совсем грамотную голову принять православие Русь ну никак бы не смогла.
Вот так вместе с самогонкой на Русь могла прийти и пришла ещё одна беда пострашнее пьянки – православие. И оно пришло, пришло как неизбежная кабала для наивных грешников.
– Эх, бабушка, бабушка! – прошептал с закрытыми глазами Владимир Красное Солнышко, садясь в ладью предков, на которой его по древнему обычаю отправляли к Перуну в облака вслед за пращурами. Он всё ещё надеялся, что по пути к нему удастся заглянуть самому в этот самый рай, который обещали ему попы с бабушкой вместе. Ну, то есть погулять ещё по пути… Но помер. Взял и просто помер! Ну, пришёл срок, что ж поделать…
Увы, вот так обыденно и просто ладью с мощами Владимира вначале потащили к Днепру, чтобы, как по заветам предков, сжечь и развеять пепел по ветру. Но тут попы встали с животами наперевес и развернули траурную процессию к храму. Народ взбунтовался и попёр обратно к реке. Но и попы не лыком шиты были:
– Миряне! – возопил один из самых дородных попов с неимоверным просто животом. – Доколе враг человеческий над вами изгаляться будет? Доколе?! Как можно князюшку нашего огню предавати? Тьфу на вас! Ганьба!
– Доколе… – завозмущались иноки из нескольких монастырей, переодетых в простых горожан. Но тут вмешались волхвы:
– Геть, окаянные! Больно молод ваш бог супротив нашего Перуна! Стажа у него, тьфу, никакого! К Перуну князюшку, к Перуну! Выкуси. Ганьба!
– Ну и что ж, что молодой? Вашему Перуну на покой надо, совсем уж чудесами оскудел! А у нашего всё впереди! Вот узреете – мало не покажется! В дупу всех. Ганьба!
Носилки с телом князя переходили из одних рук в другие, ещё немного и… Да‑да, выронили тело. Носилки остались у попов, а тело под ногами волхвов. Начиналась драка, по‑научному – противодействие властям. Один из сбитых с ног киевлян оказался нос к носу с лежащим покойником:
– Княже, ты как? – продрав глаза от пыли, поднятую беснующимися вокруг ногами, спросил горожанин.
Князь хмыкнул и вполне понятно для человека того времени ответил:
– Покойник я. Хрен клал на ваши дела, – и успокоено, как и полагается человеку, отбывшему свой земной срок, закрыл глаза. Горожанин наклонился над ним, чтобы убедиться в правоте князя и согласиться с ним, что князь и вправду покойник, как тут ему на голову опустилась тяжеленная дубина. Вскоре драки по всем сторонам похоронной процессии стали как‑то затихать по причине общей усталости и убавлению числа бойцов с обеих сторон из‑за увечий. Но никто из уцелевших спорщиков не собирался униматься. Помимо проклятий, сыпавшихся с разных сторон, и просто свиста звучали и вполне себе разумные речи:
– Совесть надо иметь, так с покойником не обращаются!
– На нас же паства смотрит, угомонитесь!
– А зачем сжигать? Он же вам не боярин какой. Князь он! Зарыть его с активами и со всей его свитой… И курган на него насыпать! Нотариально заверенный…
– Ах ты, иудей малахольный! – взревели голоса горожан, заметив на выскочке‑ораторе ермолку с пейсами. Ничего хорошего не готовила судьба евреям после такого политического диагноза. Потому иудей, не раздумывая, помахал над своей обреченной головой долговыми расписками и привычно исчез в неизвестном направлении.
– Утек! – взвыл кто‑то в толпе. – Ганьба!!!
– Да нехай бежит! Князя похороним, а на поминках не только иудеями займемся! Всем забавы хватит! – пряча за своей могучей спиной сородича‑беглеца, прогудел на всю округу воевода Ставрог и прикрылся, как щитом безжизненным, тщедушным телом какого‑то горожанина. Погребальный, а потому очень даже принципиальный, спор разгорелся с новой силой:
– Громадяни! – взвыл один из волхвов, выдирая свою бороду из рук переодетых монахов. – А попы‑то сами в Днепре некрещеные! Это как же?
Монахи (почему‑то хором и очень громко):
– Перемога это над плотью бренной! Крещены мы с рожденья! А вы – неучи грязные!
