Мистификация дю грабли

На свадьбе, правда, не всё гладко было. Но на то она и свадьба. Жених, высоко задрав голову, не стыдился подбитого глаза, разбитого носа и вспухшей верхней губы. Он заметно прихрамывал на левую ногу. А неча было отцу перечить и суженую ему родителем невесту обзывать паскудно. (Вот настоящее значение слова «суженая»). Отец ведь всё лично проверил, как Улита (так звали дочь покойного боярина) ни сопротивлялась ему, и чтобы всегда была под рукой и на виду, доверил её сыну. Всё честь по чести. Невеста дрожала то ли от страха, то ли от стыда. Благо одежда скрывала синяки, полученные от насильника‑свекра.

 

Долгое время на Руси Святой до князя Владимира не было известных остальному миру запретных прелюбодеяний, воров и попов с их варварством истинной веры в безнаказанность, да ещё то ли римской, то ли византийской – а зачем?! Славяне неплохо обходились свободной и бесплатной любовью и тайными своими заповедями совести задолго до крушений всяких там римов. Но принесла нелёгкая на нашу землю эту глупость – жить на земле в любви поневоле. Но по вере Божьей. Своего, что ли, вранья не хватало? Ведь этого добра – брехни по княжеским сказам и указам – славянам напоследок с лихвой хватило же, чтобы столицей, столицей самой Руси свою деревню объявить!

Как беззаботные девушки незаметно для себя превращались… превращаются – правильно – в милых, но очень чем‑то озабоченных баб, так Москва постепенно и незаметно превращалась в царственную мачеху России. Именно тогда появились частушки, некоторые из которых стали настолько чуждыми человеческому уху и духу, что прижились только благодаря извращениям москвичей в блатном фольклоре. Извращения были столь необычными даже для тех непритязательных веков, но столь живучи, что пришлось этим музыкальной похабщинам уже в наше время придумывать иноземные названия, например, шансон. Только москвичи, чтобы опошлить иноземное, могут свое, посконно‑сермяжное, обозвать по‑иностранному. Хотя, какая разница, как похабщину величать?

Вскоре действительно деревушка к деревеньке, слобода к слободе, да ещё с посадами для приезжих – и образовалась‑таки Москва… Но основным её фасадом стала спесивость её жителей. Как только и чем только ни пыталась эту спесивость выдавить из неё её же судьба. Ничего не помогло. Даже какое‑нибудь внезапное нападение завистников. Бесполезно. Не зря князь Долгорукий со своими девками тогда в бане зачинал её историю. Детей он тогда не родил – породил Москву. Что плохого сделала ему Русь? За что он её так?

 

…Огромное стадо свиней, как обычно, собралось у ворот, чтобы с утра пораньше отправиться нагуливать жир в окрестных за деревянными стенами болотцах и в лужах ближайшей дубравы. Желудей там было видимо‑невидимо. Большая часть жителей, занятая на общественных стройках, просто не успевала строить хлева для своей живности. Просто выгоняли свиней вечером на московские улицы, а сами занимались своими делами. Свиньи за эту дарованную им свободу чрезвычайно полюбили переполненные грязью улочки и переулочки города – они стали для них малой родиной!

Но однажды появилась было возможность Москве изменить свою судьбу к лучшему благодаря зависти соседей и превратиться обратно пусть в деревню, но приличную, с добрыми людьми. В кромешной тьме два незнакомца перелезли через высокий тын и, крадучись, прошли по настилу к воротам. Была чудная тишина, нарушаемая иногда храпом стражников. Незнакомцы спрыгнули с настила. Одинокий невероятный визг был подхвачен остальными собратьями несчастной свиньи, на которую спрыгнули ногами сразу два человека.

Внезапности нападения у тверичей (а это были они) не получилось. Москвичи сбежались к стенам и воротам вовремя. Первыми полегли эти самые два лазутчика, пытавшиеся под покровом ночи открыть ворота. Досталось и остальным. Досталось не на шутку. Оставшихся в живых тверичей определили в «приезжих» и заставили работать на москвичей за гроши. Срамоту охраны определили в святость, а для свиней назначили пастухом Георгия Победоносца. И упросили тогда же москвичи кого из татар прислать им на место управляющего над ними и над князем. Расчёт москвичей был прост: татары свиней не едят, не то что остальные соседи – тверичи, владимирцы, суздальцы и так далее. А свиньи по духу и обаянию столь родственны москвичам, что требуют строгого учета и защиты от паскудства немосквичей. С тех пор появилась триада на русской земле: москвичи, баскаки (под разными именами, разных национальностей, но решительно ненавидящие русских, а потому правящие ими) и прочий люд на остальных землях – люд, учёный всяким премудростям строительного, торгового, транспортного и какого ещё иного ремесла. Люд подневольный, потому что русский.

А Москва после того, как спаслась от того набега, так и строилась потом – не сразу, но по особой стати, как бог на душу положит! Как говорится, Бог не выдаст – свинья не съест. Вынужденно строилась, под неусыпным надзором хищных соседей. От набега к набегу и опять: деревня к деревне, слобода к слободе, усадьба к усадьбе, сортир к сортиру, забор к забору, собор к собору… От одной беды до другой радости, от пожара к пожару укреплялась она на русской земле, меняя чёрное на белое, а белое на чёрное. Так и до сих пор, по правде сказать, Москва – это большая деревня… Да и мыслится она только по частям, со всех сторон душевного зрения. Лезет в область тех земель, из которых потом выдавливается под этим московским натиском истинно русский дух.

Попытались большевики переделать московскую деревню в столицу, но даже им этого сделать не удалось. Крепок и силен деревенский дух спесивости в москвичах. И ходят, мыкаются бедные москвичи по своим слободкам и деревушкам, как в лабиринте гранитно‑деревянных, бетонно‑стеклянных пещер в поисках вечно вчерашнего дня. Даже из камня у них всё равно получаются избы. Избы‑высотки, избы панельные, избы‑павильоны, избы‑музеи… Но как им хочется учудить покрасивше… Гламур, одним словом. Но вот как избавить саму столицу от деревенского духа?

На гербе Москвы надо было бы по правде изобразить не Георгия Победоносца, а дуб, желуди и свинью… Но, увы, уже тогда москвичи славились своей неблагодарностью. А вы говорите: «Гуси Рим спасли, гуси Рим спасли!»… У нас вон свиньи Москву спасли, и что из того?! Где, где, я вас спрашиваю, благодарность потомков?!

 

Вечернее солнце повесилось на главном колоколе высоченной колокольни вновь построенного храма. Мимо него шли две нищенки, вяло переругиваясь между собой. Их только что полицейские прогнали с Чистых прудов, придравшись к внешнему облику несчастных и к багажу из двух сумок, полных всякого тряпья. Нищенки портили впечатления жителей и гостей многоэтажного сверкающего хаоса и пафоса роскоши деревни, ставшей столицей. Наругавшись со служивыми и помирившись после небольшой свары между собой, они зашли в знакомый им переулок, где присели за мусорными баками и, развернув пакетики и свёртки с объедками, приступили к вечерней трапезе. После неё они, ковыляя и шаркая своими старыми мужскими тяжеленными башмаками, пошли искать приют на ночь на такой родной им земле…

 

Битва при Калке

 

 

(Не пролив крови)