Молодой Александр
Будущие посвященные и старейшины культа собирались у западных ворот города перед закатом. Вместе они смотрели на багрово‑алое небо над ущельем, в котором скрывалось святилище, на бледное лицо госпожи Луны, восходившее над их головами и неспешно двигавшееся к горной вершине, названной в ее честь. Землю постепенно заливало призрачное серебристое сияние. Наконец следовал знак. Вереница факелов и мерцающих масляных ламп цепочкой тянулась через узкие ворота, мимо россыпи оливковых деревьев, вниз к горному ручью, который обозначал границу между священным и мирским: ледяная вода очищала всех желающих проникнуть во владения Великих богов. Не всем разрешали переступить эту черту. Сначала совершалось священное возглашение, которое определяло, кто готов участвовать в мистерии. Нечистые туда не допускались[1]. Во время отбора пришедших для посвящения могли спросить о худшем поступке в их жизни[2]. Филипп был типичным представителем царского семейства Македонии, у него, безусловно, были свои мрачные секреты. Возможно, он уклонился от неловкого вопроса, ответив в той же манере, что и спартанец Анталкид: «Если мною и было совершено подобное деяние, то боги об этом знают»[3].
Оказавшись внутри, посвященные спускались к восточному холму, а культовые постройки оставались ниже, скрытыми от взора. Первой из мрака возникала таинственная блюдцеобразная структура – так называемый театральный круг. Лунный свет озарял мощеные ступени, на которых посвященные должны были занять места – но не сидя, а стоя. Подсчитано, что в этом кругу могло разместиться около трехсот человек, но чаще приходили гораздо меньшие группы[4]. Совместно пережитый опыт посвящения объединял их – незнакомцы из отдаленных стран становились сообществом. Вероятно, именно этот круг служил местом для священных наставлений перед самой мистерией, здесь каждый получал специальную чашу для возлияний – вино, которое надлежало вылить на многочисленные каменные алтари и в ритуальные ямы, считавшиеся порталами в подземный мир. Здесь же, возможно, проводился ритуал возведения на престол (троносис), участники которого садились на специальный стул, а вокруг них скакали устрашающие танцоры‑воины с мечами и копьями, издававшие боевой клич, ударявшие в тарелки и барабаны, чтобы напугать и дезориентировать неофитов[5]. Один из самых известных самофракийских мифов рассказывает о встрече и бракосочетании финикийского героя Кадма с Гармонией, произошедших на этом острове. «Даже сейчас в Самофракию отправляются на поиски ее [Гармонии] на праздниках», – отмечает один древний автор[6]. Участники церемонии могли участвовать в священной игре в прятки, воспроизводя таким образом историю о мифическом союзе.
Священный путь вел из театрального круга вниз, в лоно святилища. Опасный спуск призван был распалить предвкушение. Само святилище представляет собой укромное место, особенно в ночное время: оно было окружено крутыми склонами долины и рассечено горным потоком. Повсюду виднелись силуэты древних зданий, своеобразная мозаика разных эпох; их изломанные формы, вероятно, возникали из сумрака, словно чудища. Кропотливая работа археологов помогла восстановить и датировать большинство этих руин. В середине IV века до н. э. культовых сооружений было немного. Самыми важными, по всей видимости, были прямоугольный зал или помещение, занимавшее центр долины, под которым обнаружили самые ранние следы ритуальной деятельности: слой пепла, глиняной посуды и обожженных костей, датируемый VII веком до н. э.[7] Судя по расположению, это был конечный пункт на пути посвящения.
Плутарх уподобляет путь посвященных полету души в момент смерти: «Вначале есть блуждание и скитание, утомление от бега туда‑сюда и беспокойные странствия во мраке, не достигающие цели, а затем, непосредственно перед окончанием, всевозможные ужас, озноб и дрожь, истечение пота и изумление». Войдя в зал посвящения, они сталкивались с необыкновенным светом, в котором как бы воссоединялись Кадм и Гармония. Плутарх продолжает: «Там были голоса, пляски и торжественное величие священных и святых видений»[8]. Откровение древних мистерий обычно включало в себя «то, что делается, то, что показывается, и то, что говорится», посредством чего посвященные проникали в тайны культа и видели священные предметы[9]. Магнитная геология острова наверняка играла свою роль в заключительных ритуалах церемонии. Римский писатель Лукреций утверждал, что наблюдал «самофракийскую железную пляску, когда железные опилки сходят с ума в бронзовой чаше, стоит подложить под нее магнитный камень: так железо стремится вырваться из камня»[10]. В глазах суеверных зрителей это было доказательством силы Великих богов, и этот трюк, вероятно, не раз демонстрировали неофитам. Можно лишь догадываться, насколько всем этим проникались посвященные. Во время церемонии жрецы употребляли много архаичных слов, которые большинству участников, наверное, казались тарабарщиной[11].
[1] Livy, History of Rome 45.5.1–15. См.: B. Wescoat, ‘The pilgrim’s passage into the sanctuary of the Great Gods, Samothrace’ in T. M. Kristensen and W. Friese (eds), Excavating Pilgrimage: Archaeological Approaches to Sacred Travel and Movements in the Ancient World (London, 2017), p. 76.
[2] Plutarch, Moralia 229d, 217c – d.
[3] Plutarch, Moralia 217c – d (trans. F. Cole Babbitt, Loeb 245). В других версиях этой истории Плутарх приписывает те же слова спартанскому военачальнику Лисандру (Moralia 229d) и неизвестному спартанцу (Moralia 236d).
[4] B. Wescoat, Samothrace Vol. 9: The Monuments of the Eastern Hill (Princeton, NJ and Athens, 2017), p. 75.
[5] Strabo, Geography 10.3.7, Plato, Euthydemus 277d – e (троносис).
[6] См.: Lewis, Samothrace Vol. 1: The Ancient Literary Sources, pp. 35–36 (Ephorus frag. 120: Scholia to Euripides, Phoenician Women 7).
[7] P. Williams Lehmann and D. Spittle, Samothrace Vol. 5: The Temenos (Princeton, 1982), pp. 267–269.
[8] Plutarch, Moralia frag. 178 (On the Soul) (from Stobaeus, Anthology 4.52.49) (trans. F. H. Sandbach, Loeb 429).
[9] G. E. Mylonas, Eleusis and the Eleusinian Mysteries (Princeton, 1961), pp. 261–274. См.: H. Bowden, Mystery Cults in the Ancient World (London, 2010), p. 38.
[10] Lucretius, Nature of Things 6.1044–7 (trans. W. H. D. Rouse and M. F. Smith, Loeb 181).
[11] Diodorus Siculus, Library of History 5.47.3–4.
