Молодой Александр
Ритуалы и церемонии помогали обозначить смену лиминального статуса ребенка и превращение его в члена семьи. Свидетельств о подобных обычаях в Македонии нет, но можно предположить, что они не отличались от тех, которые практиковались в других частях греческого мира. Первые обряды исполнялись сразу после появления младенца на свет: новорожденного клали на землю и осматривали, чтобы выявить возможные дефекты и признаки слабости. Если все было хорошо, его быстро поднимали, признав достойным воспитания; но если он не плакал, или у него были какие‑либо отклонения, или семья не могла позволить себе кормить еще один рот, от новорожденного могли отказаться. В таком случае младенца выносили из дома и передавали в руки богов, что не всегда означало смерть. Усыновление было обычным явлением, и эта практика снабдила многих поэтов и драматургов популярным сюжетным приемом[1]. Официальная церемония принятия следовала на пятый или седьмой день, ее называли амфидромия. Младенца проносили вокруг семейного очага и устраивали в его честь пир. Ритуал имянаречения обычно происходил в то же время или на десятый день, если семья могла позволить себе долгие празднества[2]. Александр – обычное имя как в Эпире, так и в Македонии, оно означает «защитник людей». Имя это прежде носили два македонских царя: Александр I, один из самых прославленных правителей Македонии, и старший брат Филиппа – Александр II, так что оно несло с собой большие ожидания[3].
Олимпиаде посчастливилось принадлежать к царской семье, и это обеспечило ей доступ к лучшим врачам страны. Акарнанец по имени Филипп с запада Греции упоминается как личный врач Александра, заботившийся о нем с младенчества. Кормилицей была назначена Элланике – для краткости Ланике. Она была македонянкой, сестрой одного из придворных или сподвижников Филиппа, Клита, умелого воина. У нее уже были собственные дети, один из которых, Протей, судя по тому немногому, что мы о нем знаем, был весьма примечательным персонажем и мог выпить вина больше, чем любой из его сверстников[4]. Считалось, что грудное молоко дает мальчикам силу и агрессию, и Ланике, видимо, была выбрана в качестве источника этой энергии.
В ранние годы ребенка окружали обитательницы женской части дома – гинекеи. Обычно она располагалась на первом этаже. Неизвестно, где жила Олимпиада в Пелле, но весьма вероятно, что это были личные покои дворца. Общий двор по традиции представлял собой открытое пространство, где женщины могли сидеть на открытом воздухе, разговаривать с посетителями и работать за ткацким станком. Дети, как и в сельских общинах современной Греции, находились под постоянным присмотром, что позволяло контролировать и направлять исследовательские порывы малышей. Рождение здорового мальчика должно было существенно улучшить положение Олимпиады в местной иерархии. Помимо обязанностей материнства, она должна была приспособиться к жизни при македонском царском дворе. Медея в одноименной трагедии Еврипида повествует о трудностях, с которыми сталкивалась невеста‑иностранка при вступлении в новый дом:
И вот жене, вступая в новый мир,
Где чужды ей и нравы и законы,
Приходится гадать, с каким она
Постель созданьем делит[5][6].
Вероятно, Олимпиаде не все было так уж чуждо. Молоссия и Македония были соседними монархиями, жители которых разделяли схожие убеждения и ценности[7]. Чтобы облегчить переход в новый мир, молодую царицу наверняка сопровождали служанки. Союз Филиппа с Ариббой привлек к македонскому двору других молоссов. У одного из телохранителей Филиппа было молосское имя, а брат Олимпиады, Александр, позже сопровождал македонского царя. Вместе они сформировали молосскую фракцию при дворе, представляя интересы родного региона, а также оказывая поддержку новым членам царской семьи.
[1] Soranus, Gynecology 2.6.10. О том, какие действия совершались в том случае, если ребенка сочли достойным принятия в семью, можно узнать по практике, принятой во Фракии и Македонии II века н. э.: новорожденного клали на доску или нечто твердое и плотно приматывали, что приводило к уплощению спины и затылка. Такое формирование черепа, судя по всему, не было преднамеренным, а составляло побочный результат попыток поддерживать тело ребенка, хотя практика формирования черепа известна в разных частях Греции еще с доисторического времени. См.: K. O. Lorentz, ‘The Malleable Body: Headshaping in Greece and the Surrounding Regions’ in Hesperia Supplements, Vol. 43 (2009), pp. 75–98.
[2] О ритуалах, сопровождавших деторождение и младенчество, см.: V. Dasen, ‘Childbirth and Infancy in Greek and Roman Antiquity’ in B. Rawson (ed.), A Companion to Families in the Greek and Roman World (Malden (MA), Chichester, Oxford, 2011), pp. 291–314; R. R. Hamilton, ‘Sources for the Athenian Amphidromia’ in Greek, Roman and Byzantine Studies, Vol. 25, No. 3 (1984), pp. 243–251; S. Hitch, ‘From birth to death: life changing rituals’ in E. Eidinow and J. Kindt (eds), The Oxford Handbook of Greek Religion (Oxford, 2015), pp. 521–534.
[3] S. Psoma, ‘Naming the Argeads’ in KTÈMA 40 (2015), pp. 15–26.
[4] Athenaeus, Learned Banqueters 4.129a, 10.434a – b; Arrian, Anabasis of Alexander 4.9.3; Aelian, Historical Miscellany 12.26.
[5] Перевод И. Ф. Анненского. Прим. ред.
[6] Euripides, Medea 237–241 (trans. J. Morwood, Oxford World’s Classics). Русский перевод цит. по: Еврипид. Трагедии: в 2 т. / пер. И. Ф. Анненского. – М.: Ладомир, Наука, 1999. Т. 1.
[7] Strabo, Geography 7.7.8.
