Начисто

От переписки меня отвлекает доносящийся снизу шум. Я кое‑как слезаю с кровати. Пьяная в сопли, добираюсь до двери. Прислушиваюсь…

– Дай пройти. – Голос Молотова.

– Нет, Игорь. Не думаю, что Яське это сейчас нужно.

– Мы сами разберемся. Ты‑то какого черта лезешь?

– На правах старшего брата. Знаешь, я‑то как думал? Она взрослая, ты взрослый, жизнь – сложная штука, как‑то да разберетесь. Но сегодня всплыли такие подробности, что я понял, как был неправ. Яську от тебя, Игорь, спасать надо было.

– Уж чья бы корова мычала.

– А что я? Я, Игореш, баб на аборты не отправлял. Так что… Вали‑ка ты подобру‑поздорову.

– Ты гляди – как запел!

– Ага. Закончилась моя лояльность.

– Не боишься, что я тебя сживу со свету за такое?

– Интересный ты мужик. Сам не смог ее уберечь, и мне помешать пытаешься? Это и есть твоя любовь?

Молотов молчит. Следом его шаги слышу, и как хлопает дверь. Ушел, значит. Хочется спуститься вниз и крепко‑крепко обнять брата. Но я, пьяная, все‑таки трезво оцениваю свои силы. Мне бы хоть до кровати добраться.

Эх, какой же у меня все‑таки брат! Гад, конечно, но такой… хороший. Захлебываясь крокодильими слезами, беру телефон, чтобы ему написать «спасибо», но перед глазами опять разворачивается моя переписка с зэком.

Это все, что я помню, когда просыпаюсь утром. Ой, мамочки. Голова! С губ срывается стон.

– Таблетки на тумбочке, – слышу тихий голос Адиля. Мой же, напротив, звучит хрипло и надломленно:

– Спасибо.

– Пей обезболы, дуй в душ и спускайся, будем завтракать.

– Шутишь?

– Пожрешь – станет лучше. Давай, Яська. Слушайся старших.

– Ты мне еще похмелиться предложи.

– Это тоже можно.

Смех Адиля становится все тише по мере того, как он отдаляется. Я со стоном переворачиваюсь на спину. Ну что ж. По крайней мере, меня не тошнит. Сколько я спала? Беру телефон, и только тут что‑то в голове щелкает. Твою ж мать! Твою ж мать… Трясущимися руками прокручиваю нашу переписку к началу. Я ж не могла ему рассказать? Ну не могла же! Кому вообще нужна печальная история моей жизни?

«…У тебя еще остались какие‑нибудь претензии?»

«К кому?»

«Видимо, ко всему мужскому племени».

«А тебе это зачем? Ты что – мазохист?»

«Вот уж нет. Но узнав твои претензии к мужчинам, я смогу не повторить их ошибок», – так‑так‑так, это я еще помню, а вот дальше…

«Вряд ли у тебя будет шанс отправить меня на аборт».

Ч‑черт! Я говорила, что меня не тошнит? Забудьте. Муть поднимается изнутри и наполняет горло.

«Блядь. Ты шутишь?»

«Нет».

«Ясмин, если кто‑то отправляет тебя на аборт, гони его в шею. И, пожалуйста, детка, больше не пей».

«Поздно. Это давно было».

«А сейчас что?»

«Да ничего. Пришел, вот, говорит – от жены ушел. Просит вернуться».

«А ты?»

«А я с тобой переписываюсь».

«Вот и правильно. А его в шею гони. Вот прям соберись с силами и гони. Этот мудак явно тебя не стоит».

Не то чтобы я этого не понимала. Но мне ужасно понравилось, как это звучит в чужих устах. Неожиданно нравится. Я зажмуриваюсь и повторяю про себя несколько раз разными голосами: «Этот мудак тебя не стоит». Звучит? А то! Но ведь…

«Он говорит, что передумал, но было поздно. Я приняла таблетку. И все».

«Ясмин, ты же умная женщина, да? Ты не можешь не понимать, что сейчас он будет говорить что угодно, лишь бы удержать тебя на поводке».

Затуманенный алкоголем мозг функционирует медленно‑медленно. Мне приходится по несколько раз перечитывать, что он пишет, прежде чем до меня доходит смысл его слов.

«Близкие меня зовут Ясей», – считаю нужным сообщить я.

«Не верь ему, Яся».

«А я уже никому не верю».

«Это ты зря. Не все такие, как твой бывший».

«Все. В моем окружении – все. Представляешь?»

«Значит, тебя окружают херовые люди».

«Ха! Кто бы говорил. А у тебя в окружении, стало быть, сплошные ангелы?»

«Ты сама знаешь ответ – нет. Далеко нет. Но мы существуем по понятным правилам. Здесь все по‑честному».

«Ух ты! Так, может, мне в тюрьму сесть?»

«Лучше спать ложись, глупая. Утро вечера мудреней».

«Эй! Я вообще‑то гений, чтоб ты знал».

«Вот как?»

«Угу. Гений прогнозов. А ты кто?»

«Я – отбывающий наказание правдолюб».

«Тогда скажи мне напоследок что‑нибудь хорошее и правдивое».

«У тебя красивые губы».

И снова я туплю. Губы‑то тут при чем? Потом только понимаю, что на фото в профиле только и видны, что мои губы, подбородок и ушко, за которое я заправляю пальцами волосы.

«А вдруг это не мои?»

«Ясь, мы ж тут за правду».

«Точно! Тогда колись как на духу – на аватарке твое фото?»

«Мое, да».

«Тогда я должна сказать, что у тебя тоже красивые губы. Прямо сейчас я бы хотела их поцеловать».

«Жестокая женщина».

«Почему?»