(Не) буди во мне зверя

Я, собственно, потому и остался в Усть‑Сибирске. Хотя в городе нашем, с какой стороны ни посмотри, условия для жизни были не самые благоприятные. Ни для человечьей, ни для волчьей. Из‑за военного производства город был полностью закрыт и отрезан от внешнего мира. Ни на одной карте, ни в одном поисковике, вы не нашли бы его название. Из‑за изоляции блага цивилизации в виде цифровых технологий и высокоскоростного интернета к нам доходили очень медленно. А когда нет источников информации, не с кем сравнить себя, то нет и развития. Общество живёт традиционными, подчас устаревшими, нормами.

Оборотням вдобавок приходилось мириться с охотничьим кланом, поселившимся на нашей территории. Ни мы, ни они не желали уступать город, оттого конфликт, приносивший потери обеим сторонам, продолжался уже долгие годы. Из‑за него погиб мой отец, пострадала сестра и многие другие оборотни. Уверен, что и среди охотников тоже найдутся те, кто потерял своих близких из‑за этой бессмысленной вражды. Когда я был совсем юн, меня переполняли наивные мечты и надежды изменить жизнь и устаревшие законы. Но чем старше я становился, тем чаще сталкивался с закоренелым мышлением своих сородичей и страхом чего‑то нового. В конце концов, моя мечта так и осталась мечтой, живущей где‑то в мыслях.

Вздохнув, я поднялся на лифте к себе. На всякий случай жмакнул по дверному звонку, чтобы предупредить Алису о своём возвращении. Иначе опять пришлось бы выслушивать, что я появился слишком внезапно. У меня иногда складывалось впечатление, что это я у неё живу, а не наоборот.

Идея поселить младшую сестру ко мне тоже принадлежала маме. После несчастного случая одиннадцать лет назад, ей нужно было постоянно наблюдаться у специалиста. Возить её каждый раз из родительского дома в пригороде было таким себе вариантом. К тому же после ухода отца Алиса с мамой окончательно потеряли общий язык и скандалили каждый божий день. Я в то время только поступил в аспирантуру и переехал из общежития в съёмную квартиру. Алисе у меня нравилось. Да и больница была рядом, так что я не возражал, что она подолгу гостила у меня. Озадачился я только тогда, когда мать привезла все Алисины вещи. Нет, я не был против. Только офигевал от того, насколько у матери атрофировался материнский инстинкт.

Сначала я думал, что дело в новом мужчине. И случись оно так, то я бы наверное даже перестал на неё злиться. В конце концов, она многое в жизни перенесла и имела право на счастье. Но она всю себя отдавала общественной и общинной деятельности. Это казалось жестоким по отношению к Алисе и несправедливым по отношению ко мне.

– Ты никак снова с мамой говорил? – предположила сестра, встречая у порога. Меня всегда поражало, как она это делает, несмотря на то, что с трудом передвигается на костылях. Я вздохнул и улыбнулся.

– Как ты поняла? – вместо ответа спросил я разуваясь.

– По выражению лица, – сказала Алиса и поковыляла обратно в зал. – И опять просила что‑то наверняка.

Я поставил ботинки на полку для обуви и прошёл вслед за сестрой в комнату. Обсуждать разговор с мамой не хотелось, но Алисе нужно было общение. Иначе, сидя в четырёх стенах, можно сойти с ума.

– Вести аудит в колледже при универе, – ответил я, присаживаясь напротив неё в кресло. На секунду на её лице мелькнул какой‑то детский восторг, который она быстро попыталась спрятать за маской равнодушия.

– Так соглашайся, – пожала плечами она. – Всё равно ведь достанет. К тому же это всего на семестр. Сколько там, тридцать занятий?

– Тридцать два.

– Ну вот. А заодно разведаешь обстановку. И знакомства заведёшь с преподавательским составом. Если у меня получится этим летом поступить туда, будет очень кстати.

Я бросил на сестру удивлённый взгляд. До этого она не упоминала, что собирается поступать куда‑то. Ещё поразило то, как легко она рассуждала обо всём, точно речь шла о том, что на ужин приготовить. Но с другой стороны, а может как раз и не стоило усложнять? Прими я это предложение, и всем станет лучше. И нельзя сказать, что я сам от этого что‑то потерял бы. Ещё немного поразмыслив, я написал матери, что согласен.

 

2.2

 

Звонок возвестил о начале лекции и я поспешил к обозначенной в расписании аудитории. По дороге взгляд непроизвольно цеплялся за все возможные несовершенства колледжа: плохой ремонт, грубых студентов, общающихся между собой на примитивном языке. Я, будто озабоченная мамаша, искал оправдания, чтобы не пускать сюда Алису. Ну, и самому не ходить, раз необходимость в обеспечении её тыла отпадёт. Обычно экономический факультет в любом учебном заведении – это местная элита. Там самая высокая стоимость оплаты за семестр и контингент, как правило, из более или менее приличных семей: бухгалтеров, управляющих, финансистов. Проходной балл на экономические специальности тоже выше, чем на другие и конкурс высокий. Но, видимо, все эти правила обошли стороной торгово‑финансовый колледж.

С самого начала я заметил пофигизм на лицах своих студентов. Будто они не третьекурсники за несколько месяцев до выпуска, а ученики тракторного ПТУ, только что покинувшие среднюю школу со справкой. Парни, оценив мой возраст, видимо, решили, что можно не ждать штрафных санкций, как от преподавателей советской закалки. Девушки, не найдя на пальце обручального кольца, принялись строить глазки, время от времени переглядываясь и перешёптываясь друг с другом.

Я решил обозначить границы дозволенного. Рассказал, что ждёт всех за пропуски, и насколько строго буду принимать экзамен. Мне даже показалось, что после этого народ стал чуть посерьёзнее. Но градус моего раздражения только продолжил нарастать. Ещё вдруг одна девчонка с задней парты подскочила, тыча в меня пальцем, словно только проснулась и поняла, что пара уже началась. Позорище. Даже её однокурсники покатились со смеху. Я присмотрелся к нахалке. Вроде ничего особенного: светленькая, худенькая, волосы коротко стриженные. С первого взгляда не определишь ни пол, ни возраст. Рядом со своим здоровым соседом так вообще выглядит как недоразумение. Ещё и разрумянилась после своего конфуза, красна девица. Я только вздохнул и покачал головой.

Сколько бы я ни преподавал, снова и снова приходил к выводу о несовершенстве нашей системы образования. Ну, невозможно заставить человека слушать, а тем более понимать и запоминать, что‑либо, если тема ему неинтересна. Причём, чем сложнее предмет, тем меньше вероятность, что что‑то осядет в пустых ветреных головах. А аудит предмет непростой, рассчитанный на логику, внимательность и усидчивость. Стоит ли говорить, что все мои старания в подаче материала к концу лекции пошли прахом?

– На этом всё, – приняв неизбежное, сказал я и отложил мел в сторону. – Старосты пусть подойдут с посещаемостью, остальные свободны.

Я ещё раз оглядел аудиторию и не без удивления обнаружил, что эта девчушка с задней парты, спавшая сладким сном всю лекцию, оказывается, ещё и староста. Может, у нас поэтому настолько всё плохо, что на ответственные должности назначают кого ни попадя? Этот риторический вопрос так и остался в моей голове невысказанным, как и многие другие. Я тяжело вздохнул и поставил подписи в журналах, что принесли мне остальные старосты. У них хотя бы хватило толку вовремя всё сделать. Эта всё чего‑то копошилась, шаньги мяла. Уже и в аудитории, кроме друга её никого не осталось.