Немой. Книга 1. Охота на нечисть
– Здорово, Василий Михалыч! – воскликнул он, увидев нас. – А я тебя жду. Слушай, не можешь мне парочку саламандр достать, а? Камеры хочу просушить, пока погода хорошая. А то плесень пойдёт по стенам. Постояльцы от сырости заболеют.
– Непременно достану, Никита Ильич! Вот Михей с Гнилого болота вернётся – отправлю его за саламандрами, – ответил ему Сытин.
– А Михей на Гнилое болото поехал? Ох, ты! Если б я знал – попросил бы чёрных грибов привезти хоть корзинку. А то водяник в седьмой камере без них есть не может. Прямо исхудал весь. Из бассейна не вылезает.
Ни хрена себе! У них тут что, камеры с бассейнами?
– Так кто же его заставлял девок соблазнять русалочьим житьём? Сам виноват, за дело сидит.
– За дело‑то за дело, – покивал начальник тюрьмы. – Но не морить же голодом нечистую силу.
– Да привезёт Михей грибов, не забудет. Я ему говорил. А как Василиса твоя поживает? Не линяла ещё?
– Вылиняла уже. Привет тебе передаёт.
– И ты ей от меня привет передай. А шкуру её старую не вздумай сжечь. Высуши на чердаке и прибери.
– Непременно, – пообещал начальник темницы. – Ты чаю‑то выпьешь, Василий Михалыч? А, может, водочки?
– В другой раз, Никита Ильич. Давай‑ка, сейчас постояльца определим. И покормить его надо.
– Так это постоялец с тобой? А я думал – ты помощника завёл! Определим, конечно! Он у тебя кто?
– Перекидыш. Котом оборачивается.
– Котом? Вот это отлично! Так он мне заодно всех мышей переловит, пока сидит! А то мыши замучили, понимаешь! Велел поставить мышеловку – так в неё домовой из пятой камеры попал. Три дня в больничке пролежал. Камера не убрана! Непорядок. И знаешь, что я тебе скажу – тут начальник тюрьмы понизил голос, словно заговорщик. – Он, мерзавец, специально палец в мышеловку сунул! А ты чего молчишь, перекидыш? Наловишь мышей? А я тебе камеру с тёплой лежанкой, а?
– Немой он, Никита Ильич, – засмеялся мой провожатый.
– Немой? Как же тебя угораздило‑то, а? Ну, пойдём, Немой!
Вдвоём они отвели меня в камеру.
– Значит, смотри, Немой, – сказал начальник тюрьмы. – Вот лежанка, как обещал. Вот стол и табурет. Здесь, в углу – когтеточка. О матрас когти не точить! Порвёшь – сам зашивать будешь. Обед сейчас принесут.
– Выдай ему двойной, – попросил Василий. – Наголодался парнишка.
– Выдадим, – согласился начальник тюрьмы. – Да, вот ещё что! Под кровать не гадить! Только в лоток!
Бля, они вообще охренели, что ли?!
Молчаливый тюремщик приволок мне обед – две охрененные порции жареного мяса с репой и горохом и гору чёрного хлеба. Начальство вышло, дверь захлопнулась. И я остался один.
Ох, я и жрал! Наевшись, расслабился на табурете и стал задумчиво смотреть на недоеденный хлеб. Хлеба было ужасно жалко. Но в желудок он не влезал. Проблема, бля!
От нечего делать, принялся рассматривать камеру. Нормальное помещение. Семь шагов в длину, пять – в ширину. Побольше десантной капсулы.
И тут я заметил, что из‑под койки на меня внимательно смотрят два блестящих глаза.
Это была мышь. Крупная, величиной почти с крысу, которую я сожрал на помойке. Она, не отрываясь, глядела на меня, но вылезти из‑под кровати не решалась.
Немой внутри по‑прежнему молчал. Я почувствовал себя одиноко и решил подружиться с мышью. Взял хлеб, отломил кусочек и протянул ей.
Мышь торопливо пробежала через камеру, обнюхала хлеб и взяла его передними лапками. Съела, отряхнула крошки с усов и вежливо сказала:
– Спасибо!
Мышь посмотрела на меня и обиженно фыркнула.
– Я не понял. А ты почему не кричишь? Не удивился что ли?
Конечно, не удивился. Я просто охренел! Но краем сознания отметил, что эта мышь – мужского пола. Мыш, то есть.
– Поговорить не хочешь? – спросил мыш. – Темница, всё‑таки. Скучно. А поговоришь – и легче на душе.
Легче, это точно. А если ещё и выпить – вообще взлетишь. Я бы сейчас граммов шестьсот засадил, чтобы успокоиться. И можно без закуски.
Я тяжело вздохнул и снова принялся за пантомиму. Жалобно замычал, показывая пальцем на рот.
– Немой? – понятливо спросил мыш. – Это ничего. Мелкую моторику надо развивать, тогда и речь вернётся. Вышивать любишь?
Ага! Крестиком, блядь!
Я помотал головой.
– Тогда лепить можно. Ну‑ка, слепи что‑нибудь из хлебного мякиша. А я пока тебе расскажу, что на воле делается. Скучаешь по воле?
Ну, так. Не успел соскучиться, вроде.
Чтобы не расстраивать мыша, я кивнул. Отщипнул хлебный мякиш и принялся катать в пальцах. Чем чёрт не шутит – может, и вернётся речь.
– Слушай, а почему от тебя котом пахнет? – спросил мыш.
Ответить я не успел. Что‑то тяжелое со всей дури долбануло в стену камеры, и послышался дикий рёв!
В коридоре загрохотали торопливые шаги, словно мимо камеры скакал табун лошадей. Мужской голос пронзительно завопил:
– Зовите Сытина! Демоны темницу ломают!
В стену ещё раз долбанули, и кирпич пошёл трещинами.
Глава 3: Яйца колдуна
Несколько кирпичей от удара выпали из стены. Получилась неровная дыра. В эту дыру немедленно просунулась рогатая голова с оскаленной пастью! Голова обожгла меня взглядом безумных, налитых кровью глаз, распахнула пасть и торжествующе завопила. Из‑за стены ответили дружным рёвом.
Блядь, да их там до хрена!
Кирпичи продолжали трескаться, из швов сыпались на пол куски раствора. Рогатая голова явно пыталась протиснуться в камеру. И уж точно не затем, чтобы поговорить о погоде.
Гориллу видели? А пьяную гориллу? А пьяную, охренительно злую гориллу с рогами?
Вот такая тварь и лезла в мою камеру.
