Ненадёжный признак
– Что происходит после того, как все необходимые формальности соблюдены?
Доктор вздохнул и ответил после короткой паузы, в течение которой мы смотрели друг на друга как люди, которые сидят рядом в очереди на удаление нижней восьмёрки.
– После этого выдаётся лицензия на использование номокара и назначается дата твайс‑инвиз‑процедуры. Охотник выслеживает инвиза и фиксирует его. Инвиз переходит на номо‑имидж и больше никогда не объявляется в нашей реальности. На номо‑имидже обязательно указывается серийный номер номокара и регистрационный код Охотника. За этим компания особенно строго следит.
– А куда девается номо‑имидж? – Я представил себе горы бумаги, которые сопровождают весь этот процесс. Стеллажи, уходящие под потолок, и тысячи цветных изображений в прозрачных папках.
– Копию подшивают в архивную папку, а оригинал отдают ребёнку, дружившему с инвизом. Это значимый и важный момент. Теперь ребёнку нужно «отпустить» инвиза, попрощаться с ним. И он сам должен решить, что делать с этим изображением. Бывает по‑разному: кто‑то хранит его в комоде на чердаке, а кто‑то предпочитает держать его при себе.
Мы помолчали. Наверное, можно было бы ещё что‑то спросить, но я почему‑то не мог придумать больше ни одного вопроса. Всё моё любопытство куда‑то испарилось, и я думал только о том, что чувствовала маленькая девочка, когда Охотник компании Nomokar Inc. выследил и затвайсил её инвиза. Мне хотелось не просто найти её по просьбе господина Ёсикавы, величайшего мангаки и заботливого отца, – я хотел помочь ей. Возможно, именно это и имели в виду мои сёстры, когда говорили о моём длинном носе, который я сую не в свои дела.
Поблагодарив доктора за исключительно полезную информацию и бесценное время, которое он так щедро потратил на меня, я вежливо поклонился. Он поднялся со скамьи и немного неуклюже поклонился в ответ, добавив, что был рад знакомству и что будет рад помочь, если его консультация понадобится ещё раз. Я снова поблагодарил его и снова поклонился. Потом повернулся и направился к двери лифта. А когда нажал кнопку вызова, он задал мне странный вопрос.
– Скажите, господин Тадзири, – спросил он, – а в детстве вас не называли Одуванчиком?
Я улыбнулся и сделал губами фффух, так что моя лёгкая белая чёлка распушилась во все стороны. Конечно называли! Думаю, всех альбиносов независимо от национальности дразнят то эльфами, то одуванчиками. А мама и сёстры до сих пор иногда зовут меня Снежинкой, это домашнее прозвище такое, и я на них не обижаюсь.
6. Джефф по прозвищу Барабанщик, остров Пайанг, Таиланд
Когда это случилось в третий раз, я сказал себе: ну, хватит. Хорошенького типа понемножку. Полежал чутка, таращась в темноту, как филин, слушая ровное дыхание спящей Кайсы. Потом вылез из постели, натянул штаны и вышел на берег. Была бы дверь – шарахнул бы ею на прощанье. Но двери у нас не было, вместо неё Кайса повесила на входе цветной платок со слонами, купленный на местном рынке. Так я, выходя, запутался в дурацкой тряпке и чуть не своротил хлипкую халабуду. А своротил бы – туда ей и дорога. Домик, етить, на песке.
Вышел, стою, скрежещу зубами – в фигуральном, само собой, смысле. Море рядом катает гальку в прибое. Цикада на пальме заткнулась, наконец. Горизонт светлеет понемногу. Холодно, как на Северном полюсе. И я вместо пингвина – в одних штанах на голое тело. Сдёрнул с верёвки большое полотенце, закутался в него поплотнее. Дождусь утра, и попрощаемся. Может, к утру придумаю, что ей сказать. Хотя что тут скажешь, и так всё ясно. И не на неё я злюсь, а на себя, придурка. Почти тридцатник чуваку[1], а девчонкам до сих пор верить не разучился.
Слышу, Кайса вроде проснулась. Свет зажгла – на песке тени от слонов заиграли. Вышла, прижалась сзади. Горячая со сна, аж жжётся.
– Ты чего тут? – спрашивает. И ладошкой тёплой – нырь под полотенце.
– Ничего, – отвечаю. Ладошку на пузе у себя поймал, сжал тихонько.
– Приснилось что‑то? – И в затылок мне дует.
Тут я не выдержал. Мне́ приснилось? Надо было сразу с ней потолковать, да я всё думал – может, случайность, может, мне показалось. А сегодня разглядел во всех деталях – нет, не показалось. Повернулся к ней, чтобы лицо её видеть, и спокойненько так спрашиваю:
– Кайса, а что за рыжий чувак тебе снится?
Спросил, а сам внутри весь поджался, хорошо хоть не зажмурился. Терпеть не могу, когда люди мне врут. Кайсу на вранье не ловил пока, но сейчас, похоже, придётся.
Смотрю, а девочка моя не занервничала, а только удивилась сильно. Ресницами захлопала, в глаза мне заглядывает. Откуда, спрашивает, я знаю, что ей снится, – она что, во сне разговаривает? Ну, я особо миндальничать не стал, брякнул как есть:
– Нет, спишь ты тихо. Просто я вижу чужие сны. И всегда видел, с самого детства. Такая у меня типа суперспособность.
Бухнул и жду, что дальше‑то будет. Злюсь не меньше, но, чувствую, надежда затеплилась, что она вывернется, уж не знаю как. Хорошо бы.
– Вау, – говорит она, а сама вроде как затуманилась. Сон, что ли, вспоминает?
Сон, вообще‑то, был невесёлый. Будто идут они вместе по дороге, а потом рыжий этот её обгоняет и уходит всё дальше. Она за ним бежит, а он оглянется и снова от неё шпарит. Три ночи подряд за ним гонялась, так и не догнала.
Ладно, второй подход к снаряду.
– Да не то чтобы прям «вау». Как по мне, я бы лучше без всякого «вау» обошёлся, да только меня не спросили. Так что у тебя с этим рыжим‑то, Кайса? Бывший твой, что ли?
Прямо вскинулась сахарная моя. Вижу, чутка разозлилась тоже. В глаза мне глянула, и без улыбки так:
– Да нет, Джефф, не бывший.
Да твою же за ногу! Сердце в яму – у‑ух.
– Брат это мой. Старший.
Блин! Сердце в небо – аргх! Брательника я точно пережить могу. Приободрился, но виду не подаю. Не спугнуть бы.
– Не шибко, – гну свою линию, – на тебя он похож вообще‑то. Ты ж у меня не рыжая. И не говорила о нём никогда. Он что, это самое… умер?
– Не знаю.
[1] Англ. dude. Перевод речи Джеффа и остальных персонажей адаптирован к русскому языку автором.
