Ненадёжный признак

На шестом этаже была только одна дверь, в которую, впрочем, звонить не пришлось. Высокий худой старик стоял на пороге, засунув руки в карманы узких джинсов. Его седые волосы были тщательно уложены, на левом запястье поблёскивал широкий серебряный браслет. Просторная клетчатая рубаха и тяжёлые ботинки на высокой шнуровке довершали картинку. Да уж, не так я представлял шведского эксперта, в эдаком прикиде он был бы звездой даже в Токио. Мы поздоровались (йоу, да я на голову его ниже!), и он пригласил меня в кабинет, где я первым делом рванул к окну, чтобы наконец увидеть, как выглядит Васастан сверху.

– Зачётный вид! – обернулся я к хозяину кабинета, заценив простор за окном.

Доктор кивнул и расплылся в улыбке, будто я похвалил не вид, а его лично; однако сесть мне предложил чуть поодаль, а у окна устроился сам.

Я коротко изложил суть дела. Начал с того, что я, ну, как бы сыщик, и у меня есть важный клиент, у которого дочка потерялась, но сначала она потеряла этого, как бишь его, инвиза. Дочку я найду так или иначе, но вот про инвизов знать хотелось бы поточнее, это может серьёзно помочь в поисках. Доктор, больше похожий на жизнерадостного шведского пенсионера с рекламного проспекта, кивал доброжелательно, но пока отмалчивался. Впрочем, как считает Четвёртая, вставить слово в мою болтовню можно, только если взорвать хлопушку у меня над ухом и воспользоваться секундной паузой сразу после взрыва. Она, кстати, не раз этот трюк со мной проделывала, ну, не с хлопушкой, конечно, зачем такие зверства, но в ладоши она хлопает ничуть не тише.

Доктор бить в ладоши не стал. Он дождался, пока я умолкну, и спросил, что конкретно меня интересует. Хм. Вообще‑то, вопрос у меня коротенький: кто такие инвизы и с какого перепугу их можно потерять?

Доктор посмотрел в окно, он вообще часто к нему поворачивался, когда о чём‑то задумывался или подыскивал нужное слово. Интересно, что он там видит?

– Хорошо, – чуть помедлив, он перевёл внимательный взгляд на меня, – прочту вам небольшую лекцию.

Я достал из рюкзака блокнот на пружинке и приготовился записывать.

– Если взять официальное определение, – начал он, – то инвизы – это существа, использующие человека для своих целей и в конечном счёте человеку враждебные.

– Как это «существа»? – удивился я. – Мне казалось, инвизы – это что‑то вроде самонаведённых галлюцинаций или голосов в голове. Они что же, материальны? Их можно потрогать?

Доктор слегка приподнял седые брови и посмотрел на меня с едва заметной иронией.

– Знаете, господин Тадзири, так мы с вами далеко не уедем. Позвольте, я сначала введу вас в курс дела, а вопросы вы зададите мне позже. Можете, – он кивнул на мой блокнот, – записывать их, чтобы не забыть.

Я пристыженно умолк и переключился в режим внимательного слушателя, хотя от любопытства меня искрило, как кота, которого хорошенько нашампунили, прополоскали, а затем высушили феном.

– Но вопрос ваш резонный, – продолжил он, – многих это свойство инвизов интригует. Да, инвизы вполне осязаемы, если они этого хотят. А теперь давайте по порядку.

И понеслось, только успевай строчить. Моментально выяснилось, что молчуном уважаемого доктора назвать нельзя. В теме он разбирался на пять баллов, излагал понятно, явно не в первый раз, и в наводящих вопросах не нуждался.

 

Первым делом он рассказал мне о синдроме воображаемого друга. Ну, с этим всё просто, это я легко могу себе представить. Суть в том, что маленькие дети иногда придумывают себе товарищей по играм. Причины тому могут быть разные, но чаще всего это или чувство одиночества, или сильный стресс. Придуманные друзья могут выглядеть как сверстники, как сказочные персонажи или как говорящие плюшевые зверюшки. Доктор привёл пример, который он назвал классическим, в котором маленькая девочка всегда спала на краешке кровати, чтобы её другу Джимми оставалось побольше места. У Джимми были чёрные волосы, зелёные глаза и сабля; во всяком случае, так она говорила своей маме. Мамашу, однако, страшно бесило, что дочка без конца твердит о Джимми. Немудрено, что в один злополучный день бедняга попал под машину и погиб, а через некоторое время у девочки появился новый друг Микки.

Пока я пытался представить себе, как выглядел Микки, доктор привёл другой пример, не столь драматичный, но снова про девчушку. Эта обожала качаться на качелях, привязанных к ветке большого дерева. Она садилась на дощечку, к которой были прикреплены верёвки, и вращалась вокруг себя, закручивая их как можно плотнее. Потом закрывала глаза и отпускала качели, которые раскручивались с огромной скоростью. После такой раскрутки к ней приходили её друзья Клаббе и Брюдде, с которыми было капец как прикольно летать вокруг деревьев и водить хороводы на морошковых полянах. «Н‑да, – подумал я, – голова закружится – ещё и не такое привидится!»

 

Запись в блокноте: Джимми, Микки, Клаббе, Брюдде, каждый съел морошки блюдо.

 

– Это, – пояснил доктор, – действительно друзья воображаемые. Они существуют только в фантазии детей, другие люди их не видят, и в большинстве случаев, когда дети подрастают и идут в школу, эти фантазии их покидают. Некоторые, правда, дружат со своими вымышленными друзьями всю жизнь, но при этом они превосходно адаптированы в обществе. В подобных случаях это не считается большой проблемой или психическим отклонением. И вообще, синдром воображаемого друга – не самая опасная напасть. С инвизами всё немного по‑другому, – заметил доктор и опять загляделся в окно, а я написал в блокноте слово «инвизы» и подчеркнул его двумя волнистыми линиями. – Термин «инвиз» происходит от английского invisible и от английского же visitor, что лишь отчасти отображает суть явления. Приходящий невидимым – да, это про них. Но не это их основная характеристика. По‑хорошему, этих существ следовало бы назвать «крадущими волю». Потому что человек, который доверился инвизу, в конце концов теряет способность самостоятельно принимать решения и делает только то, что велит ему инвиз.

 

Рисунок в блокноте: ручки, ножки, огуречик – получился человечек. Около человечка лежит сумка с надписью «Воля». Рядом сидит мохнатый зверёк и тянет когтистую лапку к сумке. Я оставил человечка схематичным и принялся прорисовывать вороватого зверька. Как я ни старался придать ему злодейские черты, он выворачивался из‑под грифеля и оставался милым и пушистым.

 

Доктор покосился на мою картинку и улыбнулся. Клёвая у него улыбка, между прочим. Открытая и честная.

– Да, господин Тадзири, инвизы вызывают у людей тёплые чувства. Когда у вас появляется инвиз, вам кажется, что у вас появился настоящий друг, который понимает вас, как никто. Он часами с вами болтает, причём о том, что интересно именно вам. Он помогает решать небольшие проблемы, вовлекает вас в захватывающие приключения, а взамен требует только подтверждения своего статуса друга. Часто говорит о том, что он единственный, кто хочет вам добра. Дети, чувствующие себя одинокими, ведутся на это легко.

Кстати, по поводу невидимости: это зависит от характера самого инвиза. Некоторые из них предпочитают оставаться невидимыми большую часть времени, так что их видит только тот, кого они выбрали в качестве своей цели. Другие же частенько показываются окружающим. Если инвизу по каким‑то причинам это нужно, то его можно увидеть, или взять за руку, или… – Доктор на секунду замешкался, но закончил предложение вполне бодро: – Или даже угостить тортом со сливками.