Несколько тёмных историй
Мы у неё дома, мы в поле (Ксанка в венке из одуванчиков), мы в кафе, мы городском парке, мы на вечеринке у друзей (Ксанка на поддаче, и сама она этого снимка никогда не видела). Ксанка на берегу реки. Ксанка после душа, прикрывается полотенцем и притворно сердится на меня.
Мы в детстве. Мне десять, ей восемь. Растрёпанные, счастливые. Большая компания детворы играла в догонялки, а мой отец наугад щёлкнул нас на свой доисторический «ФЭД». По случайности я и Ксанка оказались рядом, словно позировали на фоне бегающих друзей. Потом я решил, что этот снимок был знаком судьбы, потому и отсканировал его.
Да уж, знак… никогда раньше не обращал внимания, что точно между нашими фигурами на заднем плане замер Лёшка. Он обернулся и смотрел на нас, улыбаясь. Я перевёл взгляд на маленькую Ксанку и вздрогнул, чуть не выронив телефон из рук.
Мне стало ясно, что именно я увидел в свете велосипедной фары на пшеничном поле. Что именно показалось мне неправильным, невозможным. Лицо нечеловеческой девочки было… лицом маленькой Ксанки. С той самой родинкой, ещё едва заметной.
И, если я правильно понимал, плач среди колосьев пшеницы раздался как раз в то время, когда тридцатью километрами дальше по дороге лёхин «Volkswagen» перевернулся, сойдя с дорожного полотна, упал на крышу и снова встал на колёса уже грудой лома.
Я спрятал телефон и швырнул окурок на обочину. Полицейский снова подошёл ко мне.
– Опергруппа будет через пять минут. Мы потом отвезём вас в райцентр.
– Спасибо, – кивнул я через силу.
Хотелось кричать.
Мертвец за Совиным ручьём
Гарри Логан нашёл повешенного индейца за Совиным ручьём. Молодой парень, раздетый почти донага, болтался в петле на толстом кленовом суку. Руки его были туго скручены за спиной. Сломанная шея казалась неестественно длинной. Избитое в кровь лицо представляло собой отвратительную маску бессильной злобы и отчаяния.
На земле рядом деревом сидел седой индеец. Его изборождённое морщинами лицо казалось безучастным. В тонкой косичке над левым виском неряшливо торчало чёрное воронье перо. Гарри слышал о нём.
– Я взыщу с тех, кто это сделал, Ворон, Летящий с Заката, – сказал он, спешиваясь.
– Я не настолько глуп, чтобы верить слову белого человека, – хрипло сказал тот, кое‑как выговаривая английские слова.
– Ты неправ, старик. Те, кто обвинил Рваную Губу, ошиблись. Я побывал в окрестностях форта и узнал кое‑что…
– Ты напрасно старался. Пока тебя не было, они просто взяли и убили моего сына.
– Сына, вот как? Что ж, послушай. Я служу закону, а закон запрещает убивать без суда. Тех, кто сделал это, ждёт наказание. И тебя тоже, если надумаешь мстить.
– Что у меня осталось, чтобы думать о мести? Сила в руках? Множество воинственных сыновей? Могучее племя? – Шишковатые пальцы шамана захватили горсть чёрной земли. – Только здесь ещё осталась сила… Ты не прикажешь земле, хранитель белого закона, если она решит отомстить.
Логан вернулся в седло.
– Я пришлю людей, чтобы похоронить твоего сына. Думай что хочешь, но в следующий раз мы увидимся в суде, где на скамье подсудимых будут сидеть линчеватели.
Он тронул коня пятками и поскакал к броду через Совиный ручей. За его спиной старик произнёс несколько слов на своём языке. Гарри не стал спрашивать, что они значат.
Если бы он спросил, Ворон, Летящий с Запада, повторил бы по‑английски: «Нет, в твоём суде мы точно не встретимся…»
Поднявшись из лесистой низины, прорезанной ручьём, Гарри Логан выехал на торную дорогу и пустил коня вскачь. Они оба устали – и конь, и ездок. Они проделали большой путь от Саммерстауна до форта и обратно, а потом рыскали в окрестностях, пока не нашли место самосуда. Больше всего на свете ему хотелось выспаться. Но он не мог отложить дело.
Это было первое серьёзное испытание его должности с тех пор, как он стал шерифом в Саммерстуане.
Пастуший городок, дремлющий под летним солнцем Небраски, встретил его пристальными взглядами из‑за прикрытых по случаю зноя ставен, из глухих теней под навесами. Гарри Логан старался не смотреть по сторонам.
Эти взгляды он почувствовал ещё утром. Он вернулся после ночной скачки и ехал по городу, размышляя, отпускать ли арестованного индейца, или подержать за решёткой, пока настоящие убийцы Джила Паттерсона не будут схвачены. А город уже тогда смотрел на него с затаённой усмешкой: всё уже решено за тебя, шериф…
Гарри позаботился о лошади, вошёл в офис и выбил своему помощнику Стэну Брауну зуб. Тот рухнул с грохотом, словно охапка поленьев.
– За что, Гарри? – взвыл он.
– Это сделали Паттерсоны?
Стэн сплюнул кровь на тёсаный пол и прошепелявил:
– Гарри, я ведь уже рассказал, как было дело. Меня позвали…
Логан сгрёб его ворот пятернёй, рывком поставил на ноги и занёс твёрдый, как камень, кулак.
– Я скажу! – поспешно взвизгнул Стэн. – Не надо меня бить, во имя Иисуса!
Логан отпустил его и непроизвольно вытер левую руку о штаны.
– Говори.
– Да, это были Паттерсоны, – сказал Стэн, снова сплёвывая кровь и вытирая подбородок. – Они пришли все разом. Девять человек, вместе с молодой женой Джила и ковбоями. Что я мог сделать?
– Ты мог сказать им «нет».
Логан подошёл к столу, вынул из ящика бутылку виски. Поискал стакан, не нашёл, сделал глоток и протянул бутылку Стэну. Тот охотно присосался к горлышку и зашипел от боли в развороченной десне.
– К твоему сведению, Рваная Губа не убивал Джила Паттерсона, – хмуро проговорил Гарри и сел на стул.
Усталость сковала его члены. Двигаясь медленно, как в воде, он раскурил сигару. Его помощник не спускал глаз с бутылки, но не решался на новый глоток.
– Гарри, даже если ты не ошибаешься, прослыть любителем индейцев – не лучший способ завоевать любовь горожан…
– Причём тут любовь? Шерифская звезда даётся человеку не для любви или ненависти. У нас тут убийство. И я не собираюсь смотреть на него сквозь пальцы. Куда они направились? К себе?
Стэн понюхал горлышко бутылки и пожал плечами.
– Куда ещё? Запрягли фургон и укатили. А горожане жали им руки на прощание…
– Оседлай своего мерина, я верну его позже. А потом сдай ключи и уходи домой.
– Увольнение? Ты не можешь так поступить со мной, Гарри!
