Огонь наших сердец

Зачем это понимание совсем молоденькой девушке? Она и так напугана происходящим, щёки разрумянились от волнения. Не хватало только задуматься о том, что тот, кто должен спасти, на самом деле хочет распластать, подмять, увидеть под собой, впиться в губы со всей дури, ворваться в стройное тело и двигаться со всей мощью своей обезумевшей здоровой мужской силы.

– Ты в каком классе? – для поддержания беседы и чтобы увести собственные мысли в сторону спросил Паша Алёну.

При взгляде на ребёнка, желания остужались сами с собой, мысли выстраивались если не в стройный ряд, то хотя бы переставали прыгать хаотичными и похотливыми блохами.

– В шестой перешла, – буркнула девчонка, очевидно недовольная выбранной темой.

Ясно, вряд ли непоседливая девчушка была фанаткой школы вообще и учебного процесса в частности. Пашка, помнится, тоже люто не любил школу, по его тогдашнему мнению – потерю времени.

Он‑то точно знал, что станет пожарным, будет тушить леса, для чего ему информатика или история средних веков, все эти бесконечные даты, имена давно почивших правителей, их склоки, войны, династические браки?

– А вы, девчат? – он посмотрел на Дашу, а потом перевёл взгляд на притихшую Марина.

– Мы на втором курсе, вообще‑то! – засмеялась Даша. Марина промолчала. – В университете путей сообщения.

– Да ладно? – посмотрел он на Дашу, а потом на Марину.

И если про первую он ничего сказать не мог – Даша и Даша, университет путей сообщения, так университет путей сообщения, то Марина искренне, от всей души удивила.

Всё‑таки работа откладывала отпечаток на мышление. Вращаясь в среде сильных духом и телом мужчин, Пашка невольно начинал смотреть на женский пол, как на действительно слабый, во всех смыслах.

Для чего, спрашивается, такой хорошенькой девушке сложный, технический вуз? Потратить пять‑шесть лет жизни, кучу нервных клеток, чтобы в итоге родить ребёнка, погрязнуть в пелёнках‑распашонках, в чтении мамских форумов, в декрете? Верх нерациональности.

Была бы гром‑баба какая‑нибудь, синий чулок, которой не светит ни мужика приличного, ни места тёплого, тогда да – выгрызать тебе место под солнцем в чисто мужской специальности. Но такую‑то лапушку точно приберёт к рукам какой‑нибудь счастливчик при деньгах и статусе, и не придётся убиваться на работе, впахивая наравне с мужиками, которые тебя в хер не ставят, потому что женщина и, тем более, потому что красивая.

Шовинизм чистой воды, махровый, отвратный, только Пашка не первый год на свете жил и понимал, что чем красивей женщина, тем не нужнее ей ни характер железный, ни должность собачья, ни работа на износ. Мужики сами все возможные блага приволокут. Притащат, виляя хвостами, как приученные щенки, в надежде на ласку.

Марина же была красивой. Ещё молоденькой, где‑то нескладной, непонимающей, что на самом деле красавица, от которой мало кто откажется, находясь в трезвом уме и твёрдой памяти. Одни глаза, поддёрнутые вверх, лисьи, чего стоили, пухлые губы, шевелюра пышных, волнистых волос. Про фигурку и говорить нечего, ни грамма лишнего, нигде. Нет откровенной женской манкости, но какие её годы… Пара лет, несколько мужчин – и вуаля!

– Нравится? – в этот раз он посмотрел на Марину.

– Нормально, – пожала та плечами. – Факультет технологии транспортных процессов, организации перевозок и управления на транспорте.

– Респект, – всё, что ответил Пашка.

«Факультет технологии транспортных процессов, организации перевозок и управления на транспорте» – что тут скажешь? Вот тебе и девушка в сарафане в синенький горошек.

– Как лук‑то резать? – решил он переменить тему.

– Как удобно, – тут же отозвалась Марина.

Как удобно, значит, как удобно. Пашка накромсал девчатам лук, дисциплинированно порезал морковь, репку – последняя немало удивила. Делать нечего, тащить в тайгу репу? Ещё бы тыкву захватили, честное слово.

Подошёл Амгалан, который, когда Пашка присоединился к компании, отправился к реке, последовал примеру Паши, искупался и сейчас, довольный жизнью, улыбался, сверкая карим взглядом с характерным прищуром.

– Игнатьич связывался, – сказал он. – Завтра в районе семи утра будет вертолёт. Координаты сообщат, пока обстановка не ясна.

– Что значит «не ясна»? – встрепенулась Марина. – Это опасно, да? – она посмотрела огромными глазищами на Пашку, взметнув закруглёнными ресницами.

– Нет, – сразу отозвался Пашка.

Коротко глянул на Амгалана, нашёл при ком про обстановку говорить, особенно после красочных рассказов о героическом труде авиалесоохраны. Что бригаде пожарных‑десантников весело, то обычным людям адреналина полные штаны, даже если эти люди учатся на факультете технологии транспортных процессов и этих… организации перевозок и управления.

– Обстановка будет ясна только завтра на планёрке, – соврал он. – Протокол такой. Формальность.

– Ладно… – неуверенно промямлила Марина.

– Чего ты боишься? – перебила диалог Даша. – Смотри, какие герои с нами! Правда, Амгалан? – она широко улыбнулась почти сорокалетнему пожарнику, от чего тот растёкся в довольной улыбке. Внимание всем приятно, как слово доброе кошке.

Потом говорили о какой‑то ерунде. Сначала Амгалан снова сел на своего конька, начал травить байки, в этот раз подтянулись и парни, в основном на запах еды, но и им стало заметно интересно послушать. Пашка тоже вспомнил пару эпизодов, рассказывал, скашивая реалии, опуская настоящую степень опасности, словно с Ленкой или матерью говорил.

После дружно лопали суп с тушёнкой, от которого Пашка едва не скончался от восторга – всё‑таки, что ни говори, а мясо – это мясо, пусть и тушёнка. И готовка – женских рук дело. Он был готов напялить табличку «шовинист» и ходить с ней круглые сутки, если его будут кормить с рук Марины. После супа – каша, снова с тушёнкой, а потом салат из всех овощей, что оставались. Вертолёт лишнего брать не будет, лучше съесть всё, что можно, не пропадать же добру.

Благо молодые организмы уминали еду весело и дружно, справлялись со скоростью кухонного комбайна, да и гости из авиалесоохраны не отставали, соскучились по чему‑то, кроме круп, сухого мяса да бульонных кубиков, которые пихали везде, где надо и не надо – лишь бы итог в кастрюле напоминал запахом еду.

Обед плавно перетёк в ужин, а ужин в задушевные посиделки. Мыслей побродить, погулять, посмотреть на красоты ни у кого не возникало. Как ни храбрились, особенно парни, все были испуганы происходящим. Пусть запоздало, но инстинкт самосохранения у великовозрастных болванов сработал. Держались кучно и организованно, лишних, тем более дурных движений не делали.

На Алике, том, у которого родственники в Мамукана, было страшно смотреть. Парень метался, психовал, только помочь ему Пашка ничем не мог, и никто не мог. Доберётся в безопасность, к телефонной связи, к интернету – всё узнает, а пока единственное, что остаётся – радоваться, что сам жив и здоров. Не принёс своей безалаберностью горе родным, особенно родителям.

Алёнка брынчала на гитаре, терзая расстроенные струны, чем буквально убивала Пашку, медленно вытаскивая из его отдохнувшего организма нервы поштучно, прямо с садисткой изощрённостью тянула поодиночке и вырывала с корнем.