Осколки фамилии

Неистовое увлечение Харви художественной школой помогало обеим избежать неприятных встреч дома. В художке Харви забывала о многом, увлеченная творчеством, удачами и оттачиванием неподдающихся линий, участием в выставках и веселым общением с самой разношерстной компанией детей, которые также посещали эту школу. Занятия посещали обеспечение дети, с раннего детства убежденные в своей гениальности, а потому смотрящие на всех свысока. Были те, чьи матери тащили на своих плечах всю семью, включая никудышных отцов. Там были дети, чьи истории оказались настолько кошмарны, что собственная жизнь переставала казаться Харви чем‑то невыносимым. Папе увлечение художественной школой казалось абсурдным, хотя, признаться честно, скорее всего он просто отрицал это увлечение, чтобы в нем никак не участвовать и как можно чаще оставаться один на один со своим собственным «увлечением». Бабушка эти занятия не поддерживала, потому что «богема», собравшаяся там, зачастую удивляла и своими нравственными качествами, и образом мыслей. А бабушка предпочла бы для Харви окружение людей интеллигентных и совестливых.

Бабушка часто говорила Харви, что человек должен относиться к себе с уважением. Харви вспоминала эти слова, когда чувствовала себя беззащитной перед лицом стыдных ситуаций, в которые она попадала из‑за родителей. На одиннадцатый день рождения Харви позвала друзей, должен был состояться отличный праздник. Только когда они все вместе пришли домой после школы, то обои в квартире были забрызганы кровью, а из кухни доносились странные звуки. Благо, Харви к этому моменту была уже мастером отвлекающих маневров и разрежения обстановки, она тут же выдумала абсолютно фантастическую историю появления этих пятен, которой юные наивные гости были весьма впечатлены.

Про странные звуки все и думать забыли, потому что Харви увлекла гостей новыми историями и идеями развлечений, а затем эти звуки вовсе перестали быть слышны из‑за веселого гула детских голосов. Но Харви ни на секунду не забывала, что пятна крови – это свидетельство того, что папа напился прямо с самого утра в день ее рождения, что, напившись, он стал агрессивен и решил проучить кота, что развязалась нешуточная борьба с воинственным животным, что кот царапался, а опьяненный алкоголем и адреналином организм не чувствовал боли. Также Харви знала, что на этом ничего не закончилось, и, одержав победу, потому что папа всегда и во всем одерживал победу любой ценой, он выпил еще и еще. Кухня представляла собой страшную картину: ящики с пивом громоздились один на другом и исправно пополнялись, а более крепкие напитки хранились на многих других кухонных поверхностях, хоть и часто заканчивались. Харви не надо было даже заходить на кухню, чтобы быть уверенной: теперь папа сидел полулежа на кухне в кресле‑мешке, уже не в силах встать, но еще в состоянии выдавать комментарии – те самые странные звуки. Когда радостные дети разошлись, Харви больше не могла сдерживать слез отчаяния и обиды. Особенно обидно было от того, что Харви знала наперед, что так и будет, а значит, была готова, значит, не имела права расстраиваться.

Все те дни рождения, которые она помнит, не проходили гладко, каждый раз отец напивался и из детского праздника устраивал фарс. Он начинал рассказывать неприличные истории, от которых Харви становилось неудобно, словно она лишняя на собственном празднике. Иной раз он ломал только что подаренные игрушки или рвал книжки неумышленно, неловкими движениями рук, управляемыми плохо контролирующим тело мозгом. Или же он мог начать скандал на ровном месте, просто потому, что ему показалось, будто кто‑то косо на него посмотрел, тогда он начинал говорить на повышенных тонах, унижать собеседников и размахивать руками. В свой день рождения Харви всегда плакала из‑за папы. Однажды она даже прокричала ему: «Ты мне – лишь биологический отец, и не более!» Что за фраза? Наверное, так Харви хотела выразить: чтобы стать папой, близким человеком, недостаточно просто поучаствовать в зачатии, что вся работа впереди. Но когда Харви выкрикивала эти слова, она лишь думала том, что такой емкой формулировкой сможет привлечь внимание к себе. Неожиданная и своеобразная попытка постоять за себя.

Говоря об уважении, сложно было понять, уважает ли Харви саму себя, потому что уважать очень хотелось, но получалось, что уважать человека, каждый день переживающего сюрреалистические картины жизни с алкоголиком, как‑то наивно. Ведь можно сколько угодно заставлять уважать самого себя, но внутри мы знаем, откуда мы родом. Чтобы действительно испытать самоуважение, как казалось Харви, надо было менять что‑то внутри семьи, чем Харви и занималась, почти безуспешно.

И несмотря на все особенности жизни, Харви очень любила своих родителей и восхищалась ими, уверенно полагая, что нет никого другого, кто бы мог сравниться с ними. Мама, прекрасная в своей вечной молодости, свежести и красоте, такая открытая новому, такая тонкая, такая начитанная и неуловимая. Папа, являющийся олицетворением мужественности. Сравниться с ним в интеллекте могли не многие, а может, и вовсе никто. Он мгновенно запоминал любую информацию, мог разрешить любую задачу вне зависимости от научной сферы, сочинял прекрасные и глубокие стихи, играючи осваивал новые языки. Он был великим гипнотизирующим оратором, которому хотелось внимать. Пел уникальным голосом и нежно играл на гитаре, хоть и выучился всему сам. Был спортивно одарен: силен, вынослив, с потрясающей молниеносной реакцией и неразрушимой волей к победе. Харви справедливо полагала, что редко в истории человечества настолько загадочным образом переплетаются гены, чтобы получился такой сверхчеловек. И как же ничтожна его судьба по сравнению с его возможностями. Именно такие упущения являются истинной катастрофой человечества, они должны быть оплаканы и более не допущены.

Нет, не стоит думать, что, охваченный пламенем алкоголя и прочих пороков, отец Харви вовсе пал на самое дно. Все познается в сравнении, он, безусловно, не был насильником или убийцей, не был нищим, не пропил свою квартиру, его не уволили с работы. Но разве можно масштаб его таланта хотя бы теоретически описывать такими эпитетами? Погрязая в пороках, он терял драгоценное время и возможности сделать то, для чего был рожден. Папа был той личностью, которая способна повернуть русло истории в другом направлении, став в одну линию с Флемингом, Королевым, Ле Корбюзье, Гейзенбергом и другими величайшими творцами. Но своей жизнью он распорядился по‑другому, будто нарочито пытаясь припасть как можно ниже к земле, смешиваясь с ползающими там несчастными душами. Временами Харви успокаивала себя, что открытия, которые он способен сделать, были настолько масштабными, что, вероятно, человечество еще не было к ним готово, а потому они могли нанести скорее вред, чем пользу. Может ли быть так, что глубоко внутри отец Харви и сам знал об этом, а потому и избрал путь саморазрушения? Когда Харви размышляла об этом, она неизменно заканчивала свои рассуждения излюбленной и тонущей в пафосе фразе: «Он принес себя в жертву ради спасения человечества!» Но это все равно не давало Харви права опускать руки.

Бездействие матери и прогрессирующий алкоголизм отца еще более убеждали, что Харви единственная может помочь исправить положение и спасти семью, поэтому каждый новый несчастный день своей семьи она ставила себе в вину. Начиная с семи лет Харви пыталась договариваться со своим отцом о лимите выпитого за день, надеясь, что впоследствии они вместе смогут сокращать этот лимит, сведя в конечном счете к нулю. Харви искала в справочниках типа «Желтых страниц» телефоны клиник, помогающих бороться с алкоголизмом, звонила туда и, пытаясь сохранить деловой тон, просила этих людей помочь. Но правда такова, отвечали они, что не может ребенок помочь своему родителю. Желание должно исходить от самого человека. Неужели Харви здесь бессильна? Неужели она, не начав боя, уже терпит поражение? Люди на том конце провода говорили, что не стоит винить себя, что придет время, и все исправится, наладится. Они предлагали попробовать поговорить о терапии, рассказать о ее возможностях, попросить отца позвонить им самому, просто чтобы поговорить. И, возможно, тогда в нем проснется желание что‑либо поменять.

Нрав отца был очень вспыльчивым, и Харви не могла с ним в открытую поговорить о лечении. Но даже когда она издалека старалась просто посадить зерна, которые постепенно можно было бы взрастить до разговора о звонке, отец, обладающий острым умом, проявлял агрессию и отказывался даже допускать мысль, будто с ним хоть что‑то не так.