Осколки фамилии

Харви на самом деле глубоко запуталась в своих жизненных задачах, в своих желаниях, в своем существовании. В ней стремительно увеличивались неуверенность и страх, делая все более уязвимой и слабой. Харви просто хотелось, чтобы на нее обратили внимание. Все, о чем Харви мечтала, – это провести, скажем, неделю всей семьей в разговорах о важном, в болтовне о пустяках, строя светлые планы на будущее, а затем выполняя их. Но вместо душевных разговоров Харви раздражала, ведь своими оценками она лишь дополнительно обременяла родителей. Вслед за раздражением следовали унижения и взгляды, полные жалости. Способная и трудолюбивая Харви всерьез начинала подозревать, что больна слабоумием, а от нее это просто тщательно скрывают ее заботливые родители. Может, действительно оттого они и не участвуют в ее учебе, зная, что ей уже ничем не помочь? Наверное, она и правда достойна только жалости к себе.

Безразличие разливалось инфекцией по венам не только в ближайшем окружении, но повсюду, куда ни окинь взгляд. Оно становилось нормой в глазах Харви, а участливость воспринималась с подозрением, как статистический выброс, требующий более тщательного анализа. Безразличие оковывало страхом на улицах, когда, стоя в непосредственной близости, люди могли спокойно наблюдать беду, отводя глаза и подчеркивая этим свою непричастность к происходящему. Эта черствость лишала юную Харви опоры, ведь когда не чувствуешь защиты в семье, есть надежда, что проблема внутренняя, и как только ты окрепнешь и станешь независимым, все наладится, ты вырвешься в нормальный счастливый мир. Но когда ты видишь, насколько безумен весь этот мир, как он жесток и несправедлив, становится понятно, что от пустоты и боли внутри не уйти никуда.

Переживания – неотъемлемая черта подростков нашего времени, когда детство затянуто, а в яркие юные годы детям не дают в нужной мере ни ответственности, ни свободы. Такое искусственное растягивание детства создает поколения людей, не способных принимать за себя решения, настаивать на своем, стремиться к лучшему. Зато они бесконечно во всем винят окружающих, ничего не меняя. Искусно взращенные поколения идеальных избирателей. К этому прибавляется повсеместное преподнесение ложных истин. Учат, что деньги, дорогие квартиры и машины – главное мерило успеха, и направляют по ложным путям, чтобы мы жили надеждами заработать и оправдать возложенные на нас обществом ожидания. Но почему‑то забывают сказать, что главное – это научиться быть счастливым, что это и есть наивысшая задача каждого человека: создавать счастье внутри себя и дарить его обратно в мир. Деньги и роскошные вещи способны дать лишь наслаждение, доставить удовольствие или пробудить более низменные чувства, такие как алчность, самолюбование, властолюбие. Молодых людей упорно убеждают, что вот эти материальные удовольствия и есть счастье, в погоне за которым большинство так и остаются несчастными и глубоко одинокими внутри.

Такая подмена особо опасна, ибо плодит несчастливых людей, не понимающих причин своей вездесущей грусти, несмотря на то, что формально делают они все правильно и добились многого. Человек продолжает бежать, преследуя мнимые цели, но никак не может достигнуть того состояния, за которым мчался все время. У любого марафона должен быть финиш. Это мироустройство, под которое и была заточена человеческая психика. Марафонец должен добежать до финиша, свалиться на землю и обрести душевный покой, а потом встать и начать готовиться к новому забегу. Танцор должен станцевать свой танец, чтобы поставить телом точку и насладиться овациями, а затем, уйдя за сцену, начать репетировать вновь. Никто не может вечно бежать, танцевать, рисовать, работать над бесконечным проектом. Всем нужны достижения, преодоленные отметки, исполненные цели. Человека должно время от времени накрывать абсолютное искреннее счастье, иначе все человеческое уходит.

Однако об этом не говорят, более того, такие мысли зачастую воспринимаются с возмущением. С самых юных лет общество ограничивает нашу свободу: свободу выбора, свободу восприятия и свободу физическую. Многие абсолютно лицемерные нормы поведения выдаются за правила приличия и не подлежат обсуждению, в то время как их единственной целью служит воспитание покорности и ограниченности в людях. А те человеческие проявления, которые действительно в лучшую сторону отличают нас от животных, принимаются за слабость. Гнет этих ограничений, приправленный ложными ценностями, пожизненно сажает прекрасные и уникальные натуры в тюрьму, порождая толпы изломанных судеб и не реализовавшихся надежд.

В юности, когда все чувства словно оголенные провода, диссонанс вызывает сопротивление, и увидеть свет могут только те, кто видит доказательства его существования постоянно: дома в своей семье или в другой счастливой семье, которую имеют возможность регулярно наблюдать. Если света не видно, то поневоле начинаешь верить только во тьму.

В тот период мама Харви практически отсутствовала дома, большую часть времени пребывая в командировках, убегая от домашней действительности и наслаждаясь разнообразием мира, которое ей позволяла увидеть ее работа. Дом для Харви был холодным и неуютным местом, где каждый вечер ее ожидал пьяный дебош. Настал момент, когда Харви более не могла справляться с гнетущей тяжестью, которая, казалось, нападала со всех сторон: душила, пинала, больно щипала и всячески издевалась. Изможденная душевными беспокойствами, Харви ушла из дома поздним вечером, когда отец, напившись и крепко уснув, уже был бы не в силах ее остановить. Харви ушла к подруге, чьи родители уехали на несколько дней. Подруге Харви солгала, окутав вранье в правду: «Я ушла из дома, чтобы родители поняли: с моим мнением надо считаться, я уже повзрослела и способна принимать собственные решения!»

Такая причина не вызывала ни лишних расспросов, ни удивления, так как была понятна многим подросткам. На этом Харви и сыграла. Однако уже вечером, лежа в чужой постели, Харви думала о том, что она сама – человек с гнильцой. Все время врет окружающим, приукрашивая то, что творится дома и в душе́. Врет Харви искусно, люди ей верят, и она продолжает врать. Ее подруга с радостью приютила ее, а Харви ей солгала, чтобы выглядеть значимо и смело. А ведь могла бы просто промолчать, сказать, что не готова рассказать. Это было бы честно и достойно. Но нет, Харви – человек с гнильцой, поэтому она врет. Возможно, из‑за того, что подруга была вечным напоминанием, как Харви не откровенна с человеком, давшим ей кров, со временем их общение сошло на нет по инициативе Харви.

На следующий день, спохватившись, папа стал искать Харви: звонить и писать. Но она не хотела отвечать, прежде всего потому, что знала: отцу не будет интересна истинная причина ухода. Более всего его заботит тот факт, что Харви доставляет ему очередные неудобства, и он вынужден отвлекаться от своей полной эгоизма жизни и тратить время на Харви. Харви знала, начнутся агрессия и угрозы, которым в силу ее юного пятнадцатилетнего возраста и зависимого положения будет довольно сложно противостоять. Сложно аргументировано и уверенно защищаться сегодня, а завтра возвращаться в дом к этому же человеку и есть пищу, купленную на его деньги. Кроме того, Харви в этот период с трудом могла сдерживать слезы, часто плакала при малейшем давлении со стороны близких, так как каждое грубое слово и очередное обвинение с их стороны служили последней каплей в бесконечной череде печалей Харви. Хотя, возможно, в большей степени было виновато типичное для этого возраста буйство гормонов. Проанализировав свое положение, Харви поняла, что пока ей хотелось просто отсрочить встречу, чтобы дать себе время разобраться. Поэтому единственное, что сделала Харви, – это отправила смс со словами: «У меня все в порядке». Она думала, что если он действительно переживает, он может приехать в школу и найти Харви там, но он не сделал и этого. И, вместе с тем, это все же положило начало чему‑то новому.