Осколки фамилии

Вдыхая танцевальное наследие величайших исполнителей, как кислород, которого почти не осталось, Харви искала все новые пути созерцания танца. Когда в своем университете она увидела приглашение всем студентам присоединиться к просмотру фильма о Михаиле Барышникове, созданного студентами с факультета журналистики на основе записей его выступлений, Харви не могла дождаться указанного в афише дня недели. По задумке студентов история самого Барышникова, его творческого пути, наполненного жертвами и мучительными решениями, всегда следовавшего творческой свободе, должна была быть передана без слов, без воспоминаний друзей, без дат и фактов, а лишь при помощи телесных рассказов, которые он сам же поведал, облачаясь в творческие образы. Ребята соединили моменты записей его выступлений, подобно лоскутному одеялу, сплошь состоящему из разноцветных кусочков, образующих в итоге единое целое. Получилась история цельного человека, которого обстоятельства разрывают и соединяют вновь. Со своей задачей они справились прекрасно, ритм его танца, сыгранный в большей степени даже не совершенным телом, а мимикой, глазами, губами, был терзающим, ищущим и гармоничным одновременно.

Когда начались титры, все продолжали сидеть, боясь пошевелиться и рассеять те чары, что создал фильм, хотелось продолжать вести внутренний диалог с Барышниковым и его разнообразными воплощениями, размышлять и мечтать вместе. Но ребята, создавшие фильм, вышли за кафедру лекционного зала, в котором проходил просмотр, и рассказали про то, как к ним пришла идея этого фильма, о технических приемах, что использовались при монтаже, о проблемах, с которыми столкнулись, отвечали на вопросы, и так постепенно дискуссия переросла в рассуждения зала о самом маэстро. Харви понравился такой формат обсуждения фильмов. Аудитория была крайне разношерстная, в силу возраста склонная к юношескому максимализму, но, вместе с тем, открытая для всех мыслей и точек зрения.

Погружаясь в совершенно иной мир на несколько часов, Харви не переставала чувствовать ядовитую тяжесть внутри, хоть та и отошла на второй план. Активисты таких сеансов пригласили ее прийти на следующей неделе, когда они, после совместного просмотра голливудского фильма о супергероях, собирались подискутировать о месте жанра кино, основанного на комиксах, в современном мире, коммерческих составляющих и этапах продвижения. Харви поблагодарила за приглашение, но внутренне усмехнулась. Что? Неужели она пойдет смотреть фильм, снятый по детским картинкам с минимумом текста и расчетом на тех, кто настолько глуп, что просто не в состоянии прочитать классическую книгу? А уж как можно дискутировать на эту тему, Харви вообще не представляла. Что они там обсуждают? Возможно, часть про коммерцию еще может быть интересна, а про роль в современном обществе кажется сюром. Харви в голове сымитировала голос мальчишек‑подростков: «О! Ты видел, как круто человек‑паук выпустил свою паутину прямо тому злодею в лицо? Круто, да? Я тоже так хочу!» – представила, как часами обсуждается «что же этим хотел сказать автор», слегка улыбнулась и пошла домой.

Спустя неделю, когда лекции и семинары закончились и Харви собиралась уходить, ей вдруг стало непреодолимо интересно, что же за фильм собираются показывать сегодня. И как же они будут его потом обсуждать. Считая это полным падением в бездну невежества и дурного вкуса, Харви все же не смогла отказать себе в том, чтобы заглянуть к ребятам на пять минут. Как глубоко внутри Харви и подозревала, пять минут переросли в просмотр фильма целиком и увлеченное участие в последующей дискуссии.

После просмотра своего первого в жизни фильма о супергерое в том значении, как это понимает Голливуд, Харви уже не могла оставаться равнодушной, и, кажется, с этим жанром у девушки случился серьезный роман. Ранее она не особо вообще размышляла на тему героев, но если замечала, что кто‑то из знакомых или просто прохожих читает комиксы или рассуждает о супергероях, то однозначно составляла свое мнение об этом человеке, как об ущербном. Подсознательно ей казалось, что жизнь такого человека должна быть чрезвычайно ничтожной, чтобы проникнуться живым интересом к персонажам с нечеловеческими способностями. Словно все эти ребята оправдывали свое собственное ничтожество тем, что они простые люди, ибо на подвиги и уверенное следование собственным убеждениям способны только те, кому дано больше, чем простому смертному. Харви считала, что это грустно и даже слегка противно.

Каким бы ироничным это не казалось, Харви подтвердила абсолютную правоту своих догадок. Сейчас, когда она сама представляла бесформенное существо, состоящее из злобы на мир и жалости к себе, супергерои покорили ее сердце. Однако было и существенное дополнение к прежним догадкам Харви: все они, люди со сверхчеловеческими способностями, как сказал один из персонажей, даруют надежду тем, кто ее совсем потерял.

Так Харви – уже довольно взрослый человек – стала всерьез анализировать истории супергероев, проводя бесчисленные параллели с тем, о чем телом писали любимые ею танцоры. И в тех, и в других было столько честности, что им хотелось доверить последнюю агонию своего бесформенного, слабого, почти затухшего сердца. Впрочем, сколь действенным отвлечением ни было бы созерцание каллиграфии тел танцоров на полотне сцены, сколь забавными и близкими зрителю ни были бы сюжеты о супергероях, все это – скорее таблетка, глушащая симптомы, а не исцеляющая само заболевание. Харви продолжала страдать, теряя в весе и в способности мыслить логически.

Харви всегда страдала болезненной худобой. Все ее переживания лишали аппетита и вылезали наружу угловатостью тела. В детстве она была самой маленькой среди сверстников, долгое время не могла даже самостоятельно пользоваться лифтом, поскольку он просто не реагировал на ее вес. Но в период развода родителей вес стал критически маленьким, худоба уродовала ее, организм переставал функционировать так, как должен. Харви хотела раствориться, распасться на атомы и прекратить все мучения.

Девушка все время балансировала на грани пропасти, с готовностью обрушая свое тело в бездну при малейшем поводе. Слезы бежали впереди Харви, проступая вместе с щиплющим комком в горле, когда она видела обычные настенные часы, чей циферблат напоминал о скоротечности жизни и замкнутости существования одновременно. Будто как ни пытались эти стрелки вырваться, вроде делая все по совести и правилам, но так и были обречены вновь и вновь проходить тот же круг. Харви плакала, когда слышала малейшее замечание, потому что осуждающие каждый раз лишь озвучивали ее собственные мысли о своей ничтожности. Харви начинала рыдать в разгар веселья, потому что знала: хорошее настроение и доброе окружение она не заслуживала. Ее удел – это гнить в каком‑нибудь приюте для таких же монстров, как она, оторванных от корней и с зараженными алкоголизмом генами. Гнить там и оплакивать тех светлых людей, которые ушли. Возможно ли, что, будь она более мужественна в своей борьбе за семью, дедушка был бы жив? Может ли она приравнять себя к убийце, причем убийце‑садисту, который лишил человека жизни, нанеся тот моральный удар, который вынести оказалось не под силу. Все существование Харви было пронизано болью.

К чувству боли примешивалось что‑то темное и тяжелое. Оно росло так быстро и отравляло так стремительно, сея страх, сомнения и жажду мести. Харви всерьез задумалась об убийстве. Не самоубийстве. А об убийстве той, что вонзила кинжал в сердце и без того израненного и больного тела их семьи. Тем более это будет не первое ее убийство, только на этот раз она поразит физически, а не морально. Харви чувствовала почти первобытный инстинкт, подсказывающий ей, что жертвоприношение своего врага позволит ей избавиться от сковывающего страха, позволит вновь вдохнуть свободу. Свобода, чистый воздух – какие они на вкус? Харви не помнила. Сейчас она дышала урывками, боясь, что кто‑то может заметить это и украсть ее воздух. Поэтому внутри вечно ощущался этот спертый затхлый запах. Убить! Убить! Надо скорее убить, чтобы освободиться от сковавших пут. И это же миссия воистину благородная, способная доставить удовольствие всем тем, кого эта женщина задела так же, как и семью Харви.

В перерывах между рыданиями и неотложными делами, которые гнетут и одновременно являются необходимой опорой, своеобразной рамкой нашего существования, Харви перебирала идеи отмщения, разрабатывала планы принесения этой женщины в жертву своим новым богам: страху и сомнениям.