Осколки фамилии

Калейдоскоп воспоминаний Харви был необычаен: о меленьком песке Адриатического моря, гибкости балерин, взмывающих ввысь среди богатого убранства Большого театра, рычащих динозаврах выше неба, привезенных на несколько дней в городской парк, музыкальном центре Technics, звуки которого были такими чистыми и объемными, темной и мокрой глубине дикой пещеры, в которой царствовали гномы‑сталагмиты, переговаривающиеся между собой звонкими звуками падающих капель, и еще о многих чудесах. Подобно принципу калейдоскопа эти прекрасные воспоминания о подаренных родителями открытиях были почти бесконечными. Говорят, если взять калейдоскоп, наполненный двадцатью стеклышками и другими предметами, и крутить его неторопливо, то понадобится 500 000 миллионов лет, чтобы увидеть все возможные комбинации узоров. Так и детские воспоминания, всегда яркие и родные, могут возникать в памяти, позволяя их проживать намного медленнее, чем было на самом деле, разбирать их на составляющие, повторять только самые ценные моменты, из раза в раз прокручивая на повторе. Это всегда напоминало Харви разучивание новой хореографии танцором, только в обратном порядке. Танцор вначале в очень низком темпе изучает каждое движение, обращая внимание на мельчайшие детали, такие как угол постановки рук, направление взгляда при повороте головы. Но затем, когда голова выучила последовательность и характер танца, а мышцы запомнили нужные ощущения, танцор начинает ускорять темп, доводя его до необходимого. Но в жизни все с точностью наоборот: мы вначале танцуем и только потом в мыслях обращаем внимание на детали, вращаем калейдоскоп с нужной нам скоростью, чтобы сделать выводы и чему‑то научиться.

В калейдоскопе Харви попадались такие рисунки, от которых хотелось вовсе разбить его о стену. После душераздирающего скандала родителей, пытаясь разрядить обстановку, Харви пришла в комнату с пакетом на голове. Действовать в конфликтах надо быстро, промедление равносильно замешательству во время пожара. Пакет был первым, что попалось Харви под руку, она была уверена, что необычное расположение пакета немедленно привлечет внимание и заставит рассмеяться. С широкой улыбкой, которую под пакетом увидеть было нельзя, Харви ворвалась с веселым «Е‑ху‑ху!» в комнату, где происходила ссора. В ответ Харви жестко отругали за попытку самоубийства посредством самоудушения.

«Так, постойте‑постойте… А что такое самоубийство? А какие еще средства есть? А почему это плохо и от чего помогает? Ладно, сейчас не будем спрашивать, чтобы не подливать масла в огонь. Но на досуге выясним ненавязчиво», – решила шестилетняя Харви. После криков и обвинений в неясном зле Харви была изгнана из комнаты, а родители продолжили выяснения с новой силой. Харви из‑за угла наблюдала за тем, что происходит, стараясь как можно скорее придумать, как унять обжигающие языки пламени. Ненавидя себя за свою медлительность, глупость, Харви никак не могла собраться, поэтому была вынуждена просто наблюдать за тем, как в ее детской словесно избивали друг друга два ее солнца. Родители часто для конфликтов выбирали именно комнату Харви, раз за разом изгоняя ее из собственной детской. И тут, доказывая что‑то и отступая при этом назад для непосредственной демонстрации негодования, мама Харви зацепилась об игрушку на полу и упала. Падая, мама Харви поцарапала всю спину об угол комода и поставила пару синяков о выступающие ручки. Драма, казалось бы, и так находившаяся в кульминации, умудрилась выстрелить вверх с новой силой: теперь слышался плач навзрыд, перемежающийся самобичеванием и холодным замиранием отца.

Как передать все замешательство Харви? Ведь сердце готово разорваться, когда страдает та, которой нет равных во всех мирах, как принять, что тот, кто сильнее всех окружающих, не кидается на помощь маме, как удержать себя и не переступить порог из‑за строгого запрета, когда хочется обнять и приласкать? А самое главное – как это все вписать в картину мира, где единственный смысл жизни – создание нормальной счастливой семьи? Харви не могла более стоять на месте, потому пошла к маме, сдерживая себя изо всех сил, потому что на самом деле хотелось броситься. А подойдя, Харви попыталась быть спокойной, показывая, что все хорошо, тогда как ей хотелось сжаться в комочек на маминых коленях и разрыдаться от вечно сдерживаемых эмоций.

Идя к маме, Харви думала о том, как она защищает ее, свою маму, каждый день, понемногу, в мелочах, и как мама с радостью позволяет ей это делать. Например, мама уже давно спала с Харви, поскольку папа часто возвращался домой очень поздно и редко в трезвом состоянии. Харви слышала множество жутких историй про мужей‑алкоголиков, которые закалывали собственных жен, не осознавая, что они делают, под действием, как выражалась дама из телевизора, «зеленого змия». Харви была напугана этой мыслью, потому что понимала всю ее реальность. Как обычно, изо вех сил пытаясь предвосхитить беду, она просила маму всегда ложиться на дальнюю от двери половину кровати. Если уж кто и будет сражен демоном алкоголя, так это Харви. И каждый раз, когда папа приходил домой, Харви просыпалась и лежала в нервном напряжении, пытаясь уловить по издаваемому шуму из коридора направление мыслей отца. И подбирая в голове слова, которые, возможно, могли бы прорваться в сознание отца сквозь пелену его слабостей и остановили бы уже занесенную с ножом руку. Мама же лежала рядом и мирно спала, окутанная заботой Харви. Ее лицо во сне всегда было таким спокойным и умиротворенным, она была прекрасна, словно лесная фея. С этими мыслями Харви и подошла к маме, села рядом на пол и с нежностью, на которую способен только собственный ребенок, обняла и прижала ее к себе.

Мама плакала у Харви на плече, та ее успокаивала, гладила по плечам, рукам – там, где нет ушибов. После получаса таких лечащих объятий мама начала собираться с Харви в театр на «замечательный» спектакль. Куда исчез папа, Харви не помнила, но дома его более не было. Мама надела прекрасное платье, уложила волосы, нанесла макияж, собрала сумку и не дала Харви никакого объяснения всему тому, что произошло. Мама улыбалась и вела Харви на спектакль. Спектакль оказался прекрасен, только вот невозможно было его смотреть, потому что отчаянно хотелось плакать или просто забыть, что все это было наяву. После спектакля мама и Харви отправились жить к бабушке, там же спустя неделю встретили семилетие Харви. Праздник был сплошным комом в горле, яростной схваткой со слезами, которые уже почти лились из глаз. И так же спустя еще несколько дней без каких‑либо объяснений мама с Харви вернулись домой.

Как быть, если создан жить счастливым, но обстоятельства таковы, что счастье то впихивается в тебя немыслимым давлением, то отступает настолько далеко, что, кажется, больше никогда не настанет? Театр в жизни и театр на сцене все время перемешивались, провести грань становилось от раза к разу сложнее. Сдерживая свои истинные порывы в попытках угодить, не поспевая за эмоциональными скачками родителей и все же зная – что‑то идет не так, Харви иногда думала, что она сходит с ума. Харви, как это часто бывает с детьми – жертвами эмоционального насилия, – просто забывала многие вещи или в собственной голове переворачивала все с ног на голову. И сейчас, спустя столько лет, ей так сложно понять, что есть правда, что ложь, что хорошо, а что плохо, как надо действовать в действительности.

Во время скандалов, крика, шума Харви становилось очень холодно, ноги и руки леденели, вся одежда будто становилась сырой, ноги ватными. Тогда Харви садилась на пол, забивалась под стол и, подтянув колени, роняла в них голову и закрывала ее сверху руками. Харви испытывала страх, неуверенность, ей начинало казаться, что она пленница в жуткой камере. Минуты капали, разбиваясь о каменный пол, а сердце царапал лед. Но затем скандал стихал, и стремление к человеческому теплу пересиливало страх Харви, она освобождалась из своего заточения и очень осторожно, почти бесшумно приближалась к месту, где происходила ссора родителей. Там она пыталась сделать вид, что все хорошо, жалась к маме, но редко находила встречные объятия. А если и находила, отчего‑то они все равно оставались холодными, словно шли не от порыва сердца, в котором вечно пылает любовь, а от обязательств.