Осколки фамилии

Существуют танцоры‑волшебники, чьи движения удивительно легки, но любые попытки повторить за ними терпят провал. Весь рецепт волшебной пыли в том, что каждое движение их танца начинается в одной из двух точек. Первая исходная точка находится в районе солнечного сплетения, а вторая – в паху. Даже если движение минималистично, что‑то вроде содрогания мизинца левой руки, то только со стороны будет казаться, будто мозг танцора дал команду пошевелить одним пальцем, на самом деле была задача дать импульс из одной из точек, чтобы он прокатился внутри по всему телу и свою наибольшую амплитуду колебаний приобрел в мизинце, а затем сошел на нет. Причем движение будет иметь совершенно разный характер в зависимости от того, откуда пущен импульс, из груди или низа живота. Искренно не то движение, что рождается и умирает на поверхности, а то, что идет из самих глубин человеческого тела. Вот и весь секрет, но для того, чтобы научиться жить и танцевать из глубин себя, требуется много храбрости. Так же и с объятиями, дарующими и отчищающими являются лишь те, что идут изнутри, а овалообразно сложенные руки – лишь отголосок, инерция огромной внутренней энергии. Обнимая, надо отдаваться без остатка, потому что только так приумножаешь волшебство счастья, в противном случае лучше не тратить энергию зря.

В семь лет, почти сразу после того злосчастного дня рождения, наступил момент, когда Харви очень реалистично осознала, что алкоголизм – это то, с чем она начала сталкиваться каждый день. И что, к своему сожалению, она действительно начала довольно уверенно ориентироваться в особенностях этого заболевания. Харви безошибочно диагностировала его у людей на улицах, даже если они не были пьяны в текущий момент. Она выявляла и бывших алкоголиков по специфическим, сохраняющимся на всю жизнь чертам лица. Могла предугадать, кто из встречавшихся ей людей имеет все шансы стать алкоголиком, по косвенным признакам. Это действительно болезнь, от которой, возможно, никто не застрахован, но есть определенные типы людей, особо подверженные риску. Папин путь в эту бездну Харви могла наблюдать с первых лет жизни, а оттого видела все грани и оттенки.

Реальность болезни на бытовом уровне проявлялась в бессмысленных и пьяных словесных нападках, в историях с драками, в частых болезнях, которые заключались в тошноте и головных болях, в раздражительности, в унижениях и угрозах. Эта жизнь оказалась невыносима, необходимо было учиться приспосабливаться. Самое страшное, что к этим мерзким состояниям и бесконечному навязыванию родителями взрослых проблем примешивалась такая чистая, искренняя и бездонная любовь Харви. В противовес этим внутрисемейным невзгодам, которые Харви тщательно скрывала от окружающих, медленно, тихо и стабильно росла внутренняя неуверенность и ослабевала память. Как кто‑то может меня уважать, если я дочь алкоголика. Как меня можно полюбить, если близкие считают, что я достойна только унижения. Как завтра идти, высоко подняв голову, если сегодня снимала обувь с лежащего на полу отца, выкрикивавшего что‑то бессвязное про свою силу и глупость окружающих. И зачем памяти крепнуть, если основной задачей становится забыть и не помнить, чтобы хоть как‑то сохранить достоинство и равновесие. Все это напоминало весы, на одной стороне которых были любовь и уважение, а на другой росли конфликты, алкоголизм, равнодушие, использование Харви для разрядки. Как бы странно это ни казалось, но для сохранения баланса на помощь любви приходилось на одну чашу с нею ставить самоунижение, в ошибочном предположении, что оно может быть одним из проявлений любви. А когда остатки личности внутри начинали протестовать, то уравновешивать приходилось гирей беспамятства. Так смесь из любви, самоунижения и забывчивости уравновешивала все семейные неурядицы.

Но и этого перестало хватать, потому начались кошмары. Кошмары мучали уже несколько лет, но особенно сильными они стали, когда Харви переехала от бабушки обратно к родителям. До этого Харви видела родителей лишь по выходным, а все остальное время жила в обстановке счастливой семьи. Но бабушка Харви всегда боролась за то, чтобы дать ей лучшее будущее, а потому была слишком обеспокоена ситуацией со школой Харви, которая казалась ей недостаточно сильной для способностей внучки. И потому встал вопрос о переезде к родителям, где школа была значительно лучше. С переездом изменилось не многое и одновременно очень многое. По‑прежнему бабушка была всегда рядом, забирала Харви из школы, водила на все дополнительные занятия, объясняла наперед темы школьной программы. Харви порою казалось, что они с бабушкой – единый организм, настолько близкими их отношения стали за годы, проведенные бок о бок. Однако Харви лишилась совместных семейных ужинов, общего смеха, той традиции, когда каждый наперебой рассказывал о своем дне, переплетая свою жизнь тысячами нитей историй с другими членами семьи.

Зачастую бабушка укладывала Харви спать еще до того, как родители возвращались, рассказывая, что происходит в ее семье: с дедушкой, с дядей Харви, с их друзьями. А если родители приходили относительно рано, то к ним или нельзя было подходить, поскольку они устали, или лучше было не подходить потому, что они начинали срываться на Харви, намеренно задавая вопросы таким образом, чтобы ответ их не удовлетворил. Например: «Что сегодня были за предметы? Чтение, интересно? А есть ли кто‑то в классе, кто читает быстрее тебя? Тебе что, нравится быть хуже всех? Если ты не читаешь быстрее всех, то уже не имеет значения, что кто‑то еще хуже читает. Это очень печально! Иди читай, не подходи ко мне, пока не прочтешь сто страниц!» или «Ты сегодня занималась музыкой? А сколько раз ты сыграла „Скерцо“ Диабелли? Удается ли тебе перебрасывать правую руку из второй октавы в басы? Ну конечно, если так мало играть, ничего не получится! Лодырь! Не подходи ко мне вообще!»

Более всего леденило сердце, когда отец возвращался рано: пьяный, раздраженный и невменяемый. Его действия были непредсказуемы и пугали Харви. Но страшнее всего был стыд перед бабушкой, когда она становилась свидетелем этих состояний. Харви всеми мыслимыми способами выгораживала отца, превращала его отвратительные действия или слова в шутку, пыталась его защитить, если бабушка не сдерживалась и позволяла себе колкое замечание. Это отнимало столько энергии и сил, тем более, что, как казалось Харви, имело смысл, а потому она играла свою комедию, выкладываясь по полной. Из‑за войны бабушка Харви выросла в семье без мужчин, окруженная с детства воспитанными и интеллигентными женщинами, она вовсе не представляла себе, что такое алкоголизм. А потому зачастую бабушка действительно велась на ухищрения Харви и просто полагала, что у ее зятя странная манера общения. Харви считала, пусть уж лучше бабушка не будет видеть в отце джентльмена, чем будет видеть пьяницу.

Эти ежевечерние волнения вылились в то, что Харви начали беспокоить непрекращающиеся кошмары. Она боялась идти спать, потому что знала: ее поджидают демоны, и стоит ей закрыть глаза, они бросятся на нее. Снились смерть, разлука, боль близких и бесконечная борьба Харви со всеми этими напастями. Но и до переезда, лет в пять, был один сон, почему‑то он не столько пугал, сколько приносил невозможную по силе боль. Харви снилось, что она входит в детскую, а там на разложенном диване ее папа и другая женщина голые лежат друг на друге. На этом сон обрывался, значение происходящего уловить было невозможно, но ощущения, как будто где‑то глубоко внутри порезался бумагой: неприятно, резко и обидно. Через пару дней после сна Харви не с кем было оставить, и папа взял ее на работу. Каково же было удивление девочки, когда там, на папиной работе, она познакомилась с женщиной из своего саднящего сна. Сразу после знакомства Харви стало так противно внутри, что она помчалась в туалет, где ее стошнило.

После этого случая Харви обнаружила, что в своих снах‑кошмарах часто видит будущее. Ей действительно снилось некое несчастье, которое на следующий день или через несколько дней случалась наяву. Ей снилось, как разбивалась любимая мамина ваза, потому что их черный кот роняет ее с тумбы. Через пару часов после того, как Харви проснулась, кот разбил эту вазу, спрыгнув со шкафа на тумбу и случайно смахнув вазу хвостом после приземления. Харви снилось, как ее любимое кольцо закатывается за стиральную машину, которую отодвинуть невозможно, и это произошло через пару дней, пока Харви мыла руки. Ей снилось, что с их класса сняли любимую учительницу, и та действительно перестала преподавать через месяц, потому что из‑за административных проволочек было удобнее, чтобы она вела уроки в другом классе.