Осколки наших душ

Одергиваю себя. Вот опять! Опять думаю об интересах мужа. За годы это стало рефлексом – заботиться о других. Быть терпимой, понимающей, обходительной.

Удобной.

Но это ведь неправильно.

Славка не развивает тему, нацепив умеренно довольное лицо – такое у него обычно заготовлено для пресс‑конференций.

Я тоже старательно играю на публику, чтобы Вовка ничего не заподозрил. Тот носится как угорелый, забыв о скалодроме, и перескакивает в зоне аттракционов с одной карусели на другую. Лишь перспектива обеда позволяет ненадолго его отвлечь, да и то за счет фастфуда.

– Вот ваш чизбургер и сырные шарики, – расставляя тарелки, официант общается с ним как с взрослым, и Вовке это льстит.

– И еще колу! – он тянется к стакану.

– Сию минуту. Сейчас открою вам бутылку.

Бронировавший столик Славка одобрительно кивает. Ему нравится, что сын привыкает к заискиваниям. Мне же было бы проще посидеть где‑нибудь в простом кафе или на фудкорте, в белом шуме толпы. Не из экономии – мы давно не считаем каждую копейку – а просто, чтобы не рисоваться перед другими. И хоть я ценю комфорт и приватность, ресторан необязательно выбирать, руководствуясь мишленовским списком. К тому же какая разница, где заказывать бургеры?

Раздражения добавляет навязчивая мысль, что в отличие от меня, Жанне подобное место наверняка пришлось бы по вкусу. Я ее почти не знаю, но почему‑то уверена, что мы с ней противоположны во всем.

Только под вечер мне удается вынырнуть из липкого облака раздражения. Забыться на несколько секунд, когда Вовка роняет машинку в широкую лужу посреди двора, а Славка лезет доставать, не обращая внимания на утонувшие по щиколотку ноги. Сосредоточенно шарит по дну… и поднимает смятую жестяную банку.

– Фу, это не она, пап, – задорный хохот сына похож на звон колокольчика.

Не удержавшись, я смеюсь вместе с ним, а следом присоединяется и Славка. Все снова на одной волне, как раньше, в безмятежной прежней жизни, где мы втроем были по‑настоящему счастливы. Жизни, к которой не вернуться никогда.

Дома тоска накатывает по новой. Я долго вожусь в ванной перед тем, как зайти в спальню, и извожу себя вопросом – как начать? Как найти силы произнести вслух то, о чем кричит душа? Ведь одно слово, одно единственное слово, сделает кошмар реальным. Готова ли я собственноручно разрушить последнее, что осталось? Уже не семью – видимость.

Славка решает проблему за меня, заснув первым. Отвернувшись на другой бок, он ровно размеренно дышит, и я с каким‑то извращенным облегчением откладываю разговор.

Усевшись на край матраса, я тяжело вздыхаю от унизительной необходимости лечь рядом. Привычное движение, нужно всего лишь выпрямить ноги и откинуться на подушку. Учитывая ширину кровати, я даже не задену Славку, но расстояние не довод, чтобы переступить через гордость.

Не смогу. Не смогу… и все‑таки это делаю, ухватившись за мнимое оправдание не втягивать сына раньше времени. Если ночевать у него, придется объяснить причину. А быть может, я просто конченная мазохистка.

Ненавижу себя за слабость до подкожного зуда.

За то, что стерпела – снова! За то, что лежу рядом с тем, кто имел наглость спать с другой.

Самое страшное, что в этом только моя вина.

Мужчина ведет себя с женщиной так, как она позволяет. Я позволила. Значит заслужила. Я и сейчас заслуживаю, потому что молчу.

Раньше мне и в кошмаре не приснилось бы, что я сглаживаю углы ценой собственного достоинства. И пусть я не была дерзкой, я себя уважала.

Вот, в чем причина Славкиной неверности.

Он изменил мне, потому что изменилась я.

Стала тенью себя прежней. Безликой и скучной. Безголосой.

Но я напомню, что у меня есть голос. И поговорю с ним. Обещаю себе – непременно завтра. Как только проснусь.

Принятое решение притупляет боль. Закрыв глаза, проваливаюсь в мутную полудрему. А утром понимаю, что полуночное самовнушение оказалось бесполезным – едва размыкаю веки, взгляд натыкается на остывшую половину постели.

 

Глава 3

 

В спешке собирая Вовку в сад, то и дело кошусь на экран телефона. Позвонить? Или снова ждать до вечера?

– Мам, не та нога, – он смешно дергает пяткой, когда я придвигаю ботинок, намеренно перепутав левый с правым.

Сын любит одеваться сам, а вот обувь пока бойкотирует. Стоит взяться за шнурок – сразу же замирает, пока я или свекровь хлопочем рядом.

– Точно? – изображаю озадаченность, постукивая пальцем по губам. – Покажи, как правильно.

Позволив себя обмануть, он засовывает ногу в нужный ботинок и гордо демонстрирует мне:

– Вот! Сделаешь бантик?

Надо потренироваться с ним завязывать шнурки. Может причина не в лени, а в отсутствии интереса?

– Ладно, – сдаюсь я. Спорить нет смысла, иначе опоздаем. Затянув узелок, поправляю брюки с ветровкой и не забываю о наставлении: – Только не лезь в лужу. А то Лика будет дразнить неряхой.

– Она мне больше не невеста, – Вовка равнодушно пожимает плечами. – Теперь я встречаюсь с Катей.

Еще позавчера ситуация позабавила бы, но сейчас я воспринимаю ее всерьез.

Почему мужчины так непостоянны? И даже в детстве легко расстаются с привязанностями, не думая о тех, кому сделали больно?

– Нельзя менять невест каждый день, – укоризненно цокаю языком. – Если не уверен – не предлагай.

– Лика первая ушла к Артему, – отмахивается Вовка.

Как все просто, ушла и ушла. Ни обид, ни сожалений. Вот бы и мне такую отходчивость.

Выбор Лики его не волнует, в отличие от похвалы инструктора. По дороге в сад Вовка как заведенный повторяет рассказ о своем подъеме и опять просится на скалодром. Уклончиво пообещав повторить, как только появится возможность, оставляю сына под присмотром воспитательницы. Он с энтузиазмом переключается на нового слушателя, а я возвращаюсь на улицу и рывком достаю из кармана плаща мобильный.

Торг с собой и с обстоятельствами закончен. Сейчас или никогда.

Хватит оттягивать неизбежное.

Для начала переименовываю контакт на официально‑сухое «Полянский», и только потом нажимаю на значок вызова. Хмурюсь, жду гудка, перекатывая на языке заготовленное «я все о вас знаю», но диалог начинает автоответчик.

– Абонент не отвечает или временно недоступен.