Осуждение и отчуждение

Да вот по сей день Ранимова мечется в мыслях. Самой растить ребёнка у неё, как она думала, не выйдет. И, что самое главное, страшно будет. Мама её, Галина Ранимова, – строгая, каменная женщина. Узнав бы, что её дочь беременна, что её дочь была изнасилована, она, вместо того чтобы искать преступника, накинется на неё и попрекнёт в распущенности и бездумности.

Ходит снова из угла в угол Ранимова да будто на части разрывается. Ладно мать язвить и унижать будет, ладно в суд не сможет подать, но ребёнка‑то как растить без отца, без нормального обеспечения? Да и как опекать дитя, которого она не хотела и не любила? Поразмышляла Мария в ночи и решилась аборт сделать. Перед этим она также сходила к врачу, чтобы проверить свой организм на наличие инфекций, которые мог занести тот бедный мужик – ничего, благо, не выявилось. И потом, после долгих расспросов и переубеждений человека в белом халате, Ранимова сделала медикаментозный аборт.

Ещё лёжа в стационаре после того, как будущий ребёнок умер, так и не взглянувши на мир, не почувствовавши жизни, Мария замкнулась и принялась глубоко себя винить.

И вот сейчас сидит она при тусклых свечах, душу на бумагу изливает, но винить себя всё не перестаёт. Она убрала ручку от листа, её взгляд застыл, замер. В зрачках отражался тонкий язычок пламя, который минутой позже, медленно и не торопясь, начал затухать. Последний огонёк проблеснул в одной девичьей слезе, после чего комната погрузилась во тьму.

 

Утром следующего дня дали свет. Ранимова проснулась, переставила орхидею, приготовила скудный завтрак, но в очередной раз его не доела. По дороге на работу ей снова встретилась та недовольная девушка со своим чадом. На этот раз она проигнорировала Ранимову и также продолжила игнорировать своего ребёнка. Как и вчера, так и сегодня она шла недовольная, грозная, недоверчивая.

«И чем она недовольна? – думала Ранимова. – Отчего у неё трагедия на лице? У неё ребёнок успокоиться не может, а она даже смотреть на него не хочет. Ей такое чудо дано, такое счастье!».

Мария дошла до офиса.

До обеда она никак не могла договориться с Бойко пойти в кафе на К‑ой улице (всю ночь Ранимова вспоминала различные заведения) и разделить свою печаль, но при их встрече голос начинал дрожать и затихать. В итоге, после обеденного перерыва, когда почти все уже вышли из столовой, Мария воспользовалась моментом и резко схватила руку Бойко, подтянув её к себе. Сердце заколотилось, дыхание затруднилось, губы задрожали, но Бойко, несмотря на это, пригласить она смогла. Та, вероятно, заметила, что с девушкой творится что‑то неладное и непонятное. Ушла Светлана с недоумённым взглядом, а к Ранимовой в это время сзади внезапно подошла Средник. Мария, увидев её, испугалась. Кристина попросилась пойти с ними. Дома, по её словам, просиживать ей который вечер было уже скучно и невыносимо. Отказывать ей стало неудобно и даже в некоторой степени подозрительно. Поэтому Ранимова решила взять и её.

Словно грома она ждала конца рабочего дня. Внутри от тревоги всё будто замерло. Казалось, что не она владеет своим телом, а некто другой. Мария делала всё на автомате, думая лишь о надвигающейся напасти. Душу терзали и сомнения, и страх. И, хотела она этого или нет, вскоре на часах повернулись стрелки. Трудовой рутине, до завтрашнего утра, пришёл конец. Бойко, не теряя ни секунды, зашла к Ранимовой в кабинет.

Они вышли на улицу. Мария осведомила Светлану, что с ними пойдёт Средник, отчего та чуть скривила лицо от недовольства. Вокруг было пасмурно, асфальт ещё не высох после тихого ночного дождя, из офиса парами начали выходить сотрудники и сотрудницы, а на смену им приходить другие – те, кто работал в ночную смену. Таких было немного.

– Она опять поссорилась со своими, – уверенно сказала Бойко.

– Думаешь?

– Однозначно. Как всегда. Кристина всегда с близкими ссорится.

Тихий голосок Ранимовой словно заглушался громким, грубым гласом Бойко.

– М‑да, давно мы с тобой не ходили куда‑то.

– Да, вот теперь сходим, – чуть нервничая, проговорила Мария.

Светлана достала из своей бардовой сумочки пачку сигарет и заполонила воздух табачным дымом.

Прошло меньше минуты. Входная дверь приоткрылась и в проходе появилась фигура Средник.

 

III

 

Дамы шли по тротуару, перекидываясь бессмысленными и непринуждёнными словечками. Ранимова тоже принимала участие в некрасочных диалогах, однако была помешана на других мыслях. Как и вечером, она снова продумывала каждую фразу, которую ей предстоит выговорить, которую ей предстоит осилить произнести. Она всё думала: с какой интонацией и с каким лицом стоит сказать то или иное предложение. Порой она шла, не замечая рядом своих будущих слушательниц. Но стоило кому‑либо её отвлечь очередным пустым вопросом, как глаза Марии робко поднимались, являя миру свой страх. Тем не менее, продумывание слов, действий несколько успокаивало, поскольку так она знала, что ей не придётся выдавливать из себя вмиг пришедшие в голову безраздумные фразы, а затем краснеть. И как бы в голове девушка не проигрывала сценки, как бы она не пыталась задавать самой себе вероятные вопросы, сразу подбирая ответ, она в любом случае надеялась на лучший исход.

Вот и подошли они к роковому месту. Здесь сидели люди, играла негромкая музыка, резвилась парочка маленьких детей. Ранимова прошла именно за тот столик, за которым и должна была, по её желанию, вылиться на свет правда. Бойко вместе со Средник продолжала обсуждать какие‑то темы, связанные с работой.

И вот они расположились на мягком кожаном диванчике. Мария села одна, а Бойко вместе со Средник – напротив. Тут их монотонный диалог закончился. Средник снова оглянулась назад, будто ту кто‑то тронул за тощее плечо.

– Ну что? – начала говорить Светлана. – Что стряслось?

Ранимова поглядела ей в глаза.

«Что стряслось?»

Эта фраза кинжалом вонзилось в сердце. На лице Марии мелькнула нервная ухмылка, которую она тотчас скрыла своей рукой. Вдруг ей стало дико не хватать воздуха, и в эту же секунду она отчётливо начала слышать биение своего сердца. Девушка убрала ладонь от лица, сделала глубокий вдох и уже была готова говорить, но перед этим выдержала небольшую паузу.

– Как я вижу, что‑то серьёзное. Не томи, здесь все свои, – грубым голосом пыталась утешить Бойко.

Ранимова собралась с мыслями и решила сказать, открыть ранее никому не виданный терзающий уголок её души. Но стоило ей открыть рот, как горло мигом пересохло и кроме еле слышного хрипа ничего не донеслось. Однако девушка не растерялась, прокашлялась и тут же сказала:

– Я‑я сделала ужасный поступок, – словно читала Ранимова по задуманному шаблону. – И мне очень стыдно. Вы меня возненавидите, а, может, и вообще убьёте, но я прошу вас об этом не кричать. – Внезапно девушку начали терзать сомнения. Её желание исповедаться за секунду пропало. Из‑за этого ей стало трудно выговорить единственную фразу, одну‑единственную роковую фразу. Но сквозь чёрную тучу сомнений слова уже выскочили сами. – Я сделала аборт.