Осуждение и отчуждение

В гостиной, которую все родственники, увлечённые житейской беседой, не задумываясь, проходили, переливалась чарующая мелодия рояля. Скорым взглядом, окинув эту громоздкую комнату, Гордин заметил трёх детей, которым с виду было лет так десять иль двенадцать. За самим чёрным музыкальным инструментом, исполняя Fantaisie‑Impromptu In C‑Sharp Minor, Op.66, сидел крёстный, Дмитрий Тиховецкий. Гордин, пройдя подле дверцы, замешкался с вопросом: «Заходить или нет?». С Гординым и с Меланьей, когда они приехали, Тиховецкий не поздоровался, даже не вышел к ним на улицу. Но, несмотря на это, проигнорировать его всё равно было весьма неудобно. В итоге, потоптавшись у двери, Гордин принял решение поздороваться со своим крёстным. Ради обыкновенного светского приличия.

Парень зашёл в просторную и практически пустую гостиную. На одной из книжных полок стоял роман Михаила Грёзнова. Бледноватый мужчина с тёмными завивающимися волосами опрокинул на вошедшего гостя молчаливый взгляд, скривил добрую улыбку и в знак приветствия кивнул, продолжая играть переливающуюся мелодию. Гордин не намеревался ни на лишнюю секунду останавливаться в этой гостиной, но почему‑то в один момент тело будто бы отказалось его слушаться. Внимание приковала обвораживающая своей загадочностью и печалью музыка. Гордин следил, как тонкие пальцы перелетали с клавиши на клавишу, разнося по воздуху необычайную гармонию звуков. В это же время тихо переговаривались на диванчике дети, мельком выбрасывая непонятные смешки, которые, однако, не убивали этим царящую атмосферу странно приятной грусти. Из дальних комнат доносились через коридор приглушённые разговоры взрослых; на больших окнах под дуновением тёплого ветра развевался белоснежный тюль; с улицы проникал холодный голубоватый свет. И почему‑то всё это было так грустно. Так прекрасно, но так грустно. Гордин глянул на Тиховецкого и заметил в его тёмных глазах былую боль, которую он уже видел когда‑то давно на церемонии погребения. Парень припомнил о том, что однажды рассказала ему мама. Она сказала, что, по словам соседей, Дмитрий практически никогда не выходил из дома. А если и покидал его, то только для похода в магазин или для того, чтобы прочесть лекцию по юридической дисциплине в местном, не самом престижном университете. Дома же он всё играл и играл одно произведение, лишь изредка начиная изучать что‑нибудь новое. Помимо этого, когда Гордин перед приездом в этот дом спрашивал у Меланьи о крёстном, а точнее интересовался его состоянием, она отвечала, что с ним всё чудесно, что он чуть ли не сам был инициатором сегодняшней встречи. Но, по крайней мере, так передал ей Антонимов. Было ли это правдой?

Через пару минут Гордин наконец‑таки нашёл в себе силы вырваться из этого пленяющего места. Парень вышел из гостиной, а музыка всё продолжала разливаться по помещению, унося Тиховецкого куда‑то подальше от реальности. Владислав размеренными шагами проследовал по еле освещённому жёлтыми лампочками коридору к громким голосам, доносящимся с кухни. И только Гордин появился в дверном проёме, как его сразу же встретили вопросом:

– Ну и где это мы ходим? – начала говорить Анастасия Антонимова. – Я тебя уже сто лет не видела, родной мой!

– Да я к крёстному зашёл, – несколько хладно произнёс парень и глянул на Меланью, которая вместе с незнакомой ему старой пухлой женщиной разговаривала с дочерью Антонимовых, Дарьей, об учёбе в университете.

– Ну понятно, к нам в последнюю очередь, значит…

Женщину вдруг перебил нежный и бодрый голос:

– Что, дружок, где работаешь? – спросила Юлия Смиренская.

– Да вот, бухгалтером устроился, – лицо его немного подобрело.

– О‑о, молодец, поздравляю! И как оно?

– Спасибо, тёть Юль. Пока что…

– Ой, – вмешалась Антонимова, – лучше бы на другого кого‑нибудь выучился. Вот у меня Илья сейчас в университете учится на отличном факультете, потом пойдёт в органы работать, и всё чудно. А бухгалтер… бухгалтеры сейчас, как бы так сказать, не очень хороши, – Смиренская хотела было что‑то возразить, но Анастасия её опередила. – И семью навряд ли прокормить можно будет на эту зарплату. Я не права?

– Как‑нибудь прокормлю. Лучше ж работать, чем бездельничать, да? – грубовато сказал он и злорадно покосился на мигом покрасневшую даму.

Антонимова, внезапно начав заикаться и потирать ладони, постаралась, не медля, ответить:

– Навряд ли можно назвать бездельем заботу о семье и детях.

Владислав, оскалив зубы, ухмыльнулся:

– Да какая там забота? Ваши дети уже выросли и, как вы сами сказали, уже учатся в престижных университетах, – он негромко посмеялся. – Вы сами себе дома остались. Признайтесь, вам просто повезло с мужем. Поэтому и не работаете.

Анастасия Антонимова пуще раскраснелась и свела от недовольства брови.

– У меня вообще‑то высшее образование есть, а муж тут причём?

– Ну хватит, может? – вмешалась Смиренская, чтобы остановить начинающуюся бурю. – Разводите тут опять непонятно что.

– Юль, мы просто болтаем, – вдруг скорчила милую улыбку Антонимова.

Гордин, не отводя довольного взгляда от этих побагровевших щёк, не подумал и выпалил:

– Всё правильно, тёть Юль, опять.

И неожиданно, после этих слов лица обеих женщин погрустнели. Смиренская потупила взгляд и затем медленно провела рукою по светлым волосам. Александра в то же время наклонила голову немного вниз и поглядела в глаза Владислава так, как глядит снизу вверх расстроенный ребёнок. Парень, увидев их реакцию, заметно потускнел и почувствовал себя некомфортно, виновато.

– Ты какой‑то злой, – негромко проговорила Антонимова, продолжая смотреть ему в глаза.

Ответа не последовало, и разговор оборвался.

Смиренская подошла к столу и стала нарезать салат, погрузившись с невесёлым лицом в раздумья. Анастасия через некоторое время встала с деревянного стула и с довольной, преисполненной желчью и радостью улыбкой, проследовала за Юлией, чтобы помочь ей с нарезкой. И почему‑то недавнее выражение её обиженного лица разом спало, а наружу вышло истинное и сокровенное чувство самодовольства и превосходства. Гордин глядел, как Антонимова мило, как ни в чём не бывало, болтала со Смиренской, изредка даже не скрывая своего громкого смеха. Он видел, как она старалась его игнорировать, будто его здесь вовсе никогда и не было, и это, на что и рассчитывала женщина, раздражало ещё больше.

Гневные мысли Владислава вдруг прервала его мама. Она нежным голосом позвала его к себе и сказала, чтобы он пошёл, поздоровался с Алексеем Смиренским, мужем Юлии, который в это время стоял у мангала. Гордин скорчил недовольную рожу, увидев через кухонное окно, выходившее во двор, что возле мангала помимо самого Алексея есть и Антонимовы, а также среди них какой‑то малознакомый ему мужчина. Парень хотел было возразить, но, заметив в материнских глазах просьбу, схожую чуть ли не с мольбой, передумал и с трудом переборол в себе большое нежелание. Гордин ретировался с кухни.

Он шёл по каменистой тропинке и, чтобы немного отвлечься от неприятных мыслей да успокоиться, посматривал на покачивающиеся деревья, что удивительным образом переплелись между собой своими громадными ветвями, сквозь которые виднелось тёмно‑голубое небо. И не прошло и минуты, как он подошёл к самому мангалу.

Вокруг него стояло пятеро мужиков, которые о чём‑то увлечённо и порой даже громко, сквернословя, переговаривались, держа в руках бокалы терпкого вина.