Поклонница Фредди Меркьюри

Вот уж чего папа не любил, так этого. Он говорил мне: «Медицина – наука темная. Думаешь – все, конец, не выживет, надо прекратить муки, а вдруг происходит чудо – и животное выздоравливает. Только в крайнем случае, когда нельзя снять боль, надо прекращать мучения, тогда я усыпляю животное. Когда уверен на 100 процентов. Но такой уверенности у меня еще никогда не было». Папа любит парадоксы, но кто обработает сегодня кота?

Лена сказала:

– Сегодня дежурный врач Москвина. Отец ее предупредил, что ты придешь смотреть, но спроси сначала у хозяев, разрешат ли они.

Когда отец был на приеме, ему можно было ни о чем хозяев не спрашивать – настолько был значителен его авторитет. Я – не он, мне придется общаться с хозяевами.

Хозяин кота, пожилой мужчина с грустным взглядом, вопросительно посмотрел на меня, когда я подошла к нему. С Катей Москвиной я уже поговорила. Отец приготовил шприц с лекарством, два вида мази. Сначала антибиотик, потом обработать рану. Делать надо быстро, кот уже не под наркозом, без обезболивания, смазывание – это ужасные страдания, но без этого нельзя.

Мы вместе с хозяином вошли в кабинет. Кот, увидев стол, начал истошно орать, как бы понимая, что его будут мучить. Катя объяснила хозяину кота, как его держать, я помогала. Укол она сделала нормально, не так быстро, как папа, но кота мы сумели сдержать. Но когда она смазала палец мазью и полезла коту в рану, он заорал практически как человек, стал вырываться, и она не смогла ничего сделать. Хозяин кота сам чуть не плакал, казалось, у него сейчас начнется истерика. Я сказала: «Подождите, давайте успокоим котика». Я стала гладить его, говорить какие‑то глупые слова тоненьким голосом, сделала так, чтобы кот лежал на боку. Хозяин придерживал его лапки, а голова кота была в пластмассовом колпаке. Пока я говорила с котом, Катька, молодая еще и не очень опытная, с расстроенным видом снимала перчатки. Я, не сменяя ласкового тона, сказала ей:

– Надень мне на правую руку перчатку из нового комплекта.

Она с надеждой, что я избавлю ее от неприятной процедуры, с готовностью сделала это.

– Намажь указательный палец болтушкой, а средний левомеколем.

Она сделала. Я выдохнула, и, не отпуская левой рукой кота, быстро круговым движением провела по ране сначала одним, а потом другим пальцем. Кот зарычал от боли, но я ухитрилась сделать это так быстро, что он успокоился.

Хозяин осторожно вынес кота. Я вышла следом. Кажется, я собиралась упасть в обморок. Я подумала об отце и взяла себя в руки. Хозяину кота сказала:

– Если хотите, я сама буду делать эту процедуру. Осталось еще девять раз.

Мужчина, чуть не со слезами, сказал:

– Спасибо, да уж конечно, только к вам буду ходить. Спасибо за Барсика.

– Подождите благодарить. Сначала он должен выздороветь. Не выпускайте его на улицу. Если повязка разболтается, аккуратно, но не туго поправьте ее. Если что‑то будет не так, звоните. Телефон круглосуточный.

Хозяин, продолжая благодарить, прижав к себе страдальца‑кота, ушел. Я подошла к кулеру, налила полный стаканчик воды и махом выпила. Я ведь еще только училась в десятом классе.

Кроме гордости за то, что я все сделала правильно, я почувствовала, что помогать животным не менее достойно, чем помогать людям. Люди – они что? Пытаются заработать деньги, раздражаются из‑за ерунды, завидуют друг другу, любят – ради себя самих. А животные просто любят, не испытывают беспричинной вражды и молчат. А страдать молча гораздо тяжелее. Животные не могут пожаловаться, что у них болит, описать свою боль, они могут только молча смотреть на людей и ждать помощи от них. Как же их можно не любить! Не забыть дать на ночь Муське канефрон – у нее к старости начались проблемы с почками.

Когда я пришла домой, бабушка было сунулась с обедом, но, увидев мою задумчивую физиономию, быстро отстала. Я уселась на веранде на диване, и через минуту на мне уже сидела теплая компания во главе с Рексиком – дворнягой, у которой не было одной лапы. Его сбила машина, и хозяева не захотели лечить его, требовали усыпить. Папа не стал этого делать, вылечил Рекса, и он остался у нас. Все наши питомцы попали к нам в дом извилистыми путями жизни, которая их не жалела. Наш дом вознаградил их за муки, они нашли у нас любовь, заботу, лечение и уход. И сейчас вся эта пушистая братия облепила меня. Хорошо, что я успела переодеться. Шерсть от кошек и собак была везде в нашем доме, несмотря на самоотверженную борьбу с ней нашей бабушки. Но силы были не равны. Одна старая женщина и пять разномастных любящих существ, не понимающих, почему нельзя тереться о черные брюки и сидеть на диване. Я сунула свой нос в теплую пахучую шерсть кота Васьки. Он был полусиамский пушистый кот, то ли выброшенный, то ли потерявшийся. Очень умный, я думаю, умнее многих людей.

– Ну что, Василий, тяжело будет?

Кот в ответ тихо мяукнул. Он всегда отвечал, когда к нему обращались. Мне казалось, что с возрастом животные наши очеловечивались и еще чуть‑чуть – и они заговорят. Муська тоже ревниво подвинулась ко мне. Я погладила ее, и она закрыла свои медовые глазки.

Рексик тоже тявкнул, как будто что‑то понял.

– Милые мои, ну как же я от вас уеду?

Эта мысль уже давно мучила меня – ведь надо учиться, учиться долго, и не в нашем городке, где, кроме педколледжа, ничего не было. Надо поступать в мед, надо еще сдать ЕГЭ. Но я была уверена, что поступлю, что все сдам, потому что я училась очень хорошо, и не за папины заслуги ставили мне хорошие оценки, а за мое старание.

Но судьба распорядилась иначе. Уехать в Москву мне пришлось гораздо раньше, и одиннадцатый класс я уже заканчивала там.

 

Глава 3

 

Внашей гимназии, лучшей в городе, учился сын одного местного мафиози. Конечно, не столько учился, сколько прогуливал, но родители все‑таки заставляли его ходить. Само собой, у него были репетиторы, после окончания школы его собирались отправить на учебу в Англию. Это стало хорошим тоном у богачей. Они думают, что их отпрыски наберутся там не только знаний, но и хороших манер, станут джентльменами. По‑моему, совершенно глупое суждение. От наследственности не уйдешь. Но тем не менее… Почему я так много знаю про Пашку – просто он учился в параллельном классе, мы все друг друга знали. Классе в девятом мы даже выступали вместе на каком‑то литературном вечере, а потом толпой расходились по домам. Он включил музыку в своем мобильнике, чтобы похвастаться, что он у него есть, а я спросила, есть ли у него «Квин». А он, дурак, сказал:

– Да я такую плесень не слушаю.

Я так разозлилась на него, сдуру начала доказывать, что это была гениальная группа, одноклассники меня подзуживали, зная мой пунктик, а Пашка после этого вечера прозвал меня «поклонницей Фредди Меркьюри». Кстати, английский он знал лучше меня, с репетитором занимался с 5 класса.

А я действительно любила «Квин», некоторые песни слушала почти ежедневно. Почему из всего множества музыкальных групп и певцов я выбрала их, я сама не понимала.