Поклонница Фредди Меркьюри

Я вставила катетер, включила поворотник, и лекарство стало медленно поступать в организм бедного пса. Процедура продолжалась около часа, за это время мы с Сергеем поговорили о том о сем, но больше о собаке. Что‑то она меня беспокоила. В конце я вынула шприц, положила на ранку спиртовой компрессик. Мне захотелось погладить Джоя. Я стала медленно проводить рукой между ушами и почувствовала, как собака напряглась. У нее здесь болит! Но откуда могла быть травма на голове? Если только…

Я решила, что обязательно должна сообщить об этом отцу. Мне не хотелось звонить ему из этого гадюшника. Я собрала свои вещи, опять наказала Сергею присматривать за собакой. Он порывался проводить меня, но вошла мадам и, не сказав ни слова, распахнула передо мной дверь. Я выразительно посмотрела на Сергея, чтобы тот остался.

Я облегченно вздохнула только тогда, когда отошла на порядочное расстояние от дома. Теперь можно позвонить. Я никому не говорила, что у меня есть мобильный телефон и, уж конечно, не показывала его. В нашем городке он был редкостью, конечно, у таких, как Исмаиловы, он имелся, но таких было мало. Отец запретил мне даже говорить о нем кому‑то. Он велел мне пользоваться им только в экстренных случаях. Вот теперь и был такой.

Я позвонила отцу и рассказала, что самочувствие Джоя хуже. Про травму на голову тоже сказала. Он ответил, что должен сделать все для спасения собаки, поэтому выедет мне навстречу на машине. Я успокоилась. Отец все сделает, как надо.

Я шла и наслаждалась летним зноем, пением птиц, беспричинной радостью молодости. Вдруг я услышала, что сзади едет машина. Я свернула на обочину, чтобы дать ей проехать и чтобы она не обдала меня облаком пыли. Но машина неожиданно остановилась рядом со мной. За рулем был Пашка. Нехорошее предчувствие кольнуло меня. Очень нехорошее. Я еще в школе замечала иногда его расширенные зрачки. Сейчас его глаза были совершенно черные.

– Садись, подвезу медицинского работника!

– Спасибо, я пешком.

– Садись, говорю, я два раза не предлагаю. У меня даже записи «Квин» есть. Хочешь, включу?

И он врубил на полную мощность We Will Rock You.

– Нет, я дома музыку слушаю.

Пашка стал вылезать из машины.

Я стояла, как последняя дура. Я не могла поверить, что он попытается сделать со мной что‑нибудь. А он схватил меня за руку и стал толкать к машине, думая, что его сто килограммов помогут меня одолеть. Я вышла из ступора, применила свой коронный приемчик, в результате которого он остался лежать у машины, а сама бросилась в лес. Я плохо понимала, что делаю, надо было бежать по дороге, но я не сообразила. Как меня учил тренер, лучшее, что можно сделать, если это не поединок на соревнованиях, – это убежать. Ревела музыка, я пробиралась сквозь лес, слышала, как за мной трещат ветки, видно, не сильно я ему врезала, раз он так быстро очухался. Я на бегу схватила палку, не Бог весть что, но можно будет отбиться. Он догонял меня. Надо свернуть к дороге, может, отец подъедет, или хоть кто‑нибудь. С наркоманами договориться нельзя. Я понимала, что если он схватит меня, то изнасилует и убьет. И никто никогда не узнает, что произошло. Я разозлилась, и злость придала мне силы. Не буду убегать от него, придется защищаться до конца. Но живой не дамся. Пашка догнал меня. Тяжело дыша, весь мокрый от пота, пот стекал даже по подбородку, он хотел приблизиться ко мне, я не хотела его подпускать так близко и ударила палкой. Но, видно, голова дубовая, удар прошел по касательной, и он повалил меня, стал рвать одежду. Я сопротивлялась как могла. Он замахнулся на меня рукой с кастетом, но я не дала ему себя ударить. Я ударила его коленом в пах – уж чего‑чего, а изнасилования не будет! Он ослаб, я пыталась выползти из‑под него, это было тяжело. Мои длинные волосы зацепились за пряжку на его джинсах, я их рванула, рывком, вскочила и с остервенением, которого в себе даже не ожидала, начала лупить ногой по его жирной вонючей спине, по почкам, по голове. Хорошо, что я была не в босоножках, а кроссовках. Я остановилась только тогда, когда услышала, что музыка на дороге смолкла. Я стояла, тяжело дыша, вся разодранная, в ссадинах и крови, которая текла у меня из носа, а Пашка валялся в траве, не подавая признаков жизни. Неужели без сознания? Я не могла заставить себя пощупать его пульс. Вряд ли я его убила. Хотя хорошо было бы. Я побрела к дороге, пробираясь сквозь валежник. Как же я ухитрилась добежать сюда? По дороге у меня начали стучать зубы, и началась истерика. Когда я вышла на дорогу, увидела отцовскую машину и его, стоящего на дороге, я уже не могла сдержать себя. Я бросилась к отцу с воем, с таким же, с каким животные просят помощи и защиты, когда им больно. В этот момент я была таким животным – и мне надо было только обнять отца, уткнуться ему в плечо и завыть.

Моя истерика была недолгой: отец молча усадил меня в машину и сделал успокоительный укол. Потом залил мне нос перекисью. Впрочем, кровь уже шла меньше. Отец осмотрел меня, руки, ноги, ребра – ничего не сломано.

Его самого почти трясло, и я, уже придя в себя, успокоившись сама, видела, что он еле сдерживается. Я рассказала ему все. Теперь мне было страшно, что я так избила Пашку. Наверняка меня убьют за это. В лучшем случае посадят. Что будет с родителями? В этот момент я вспомнила предсказание цыганки, что меня ждет зло. Вот оно, зло! И что, я должна простить? Никогда!

Отец вышел из машины и позвонил по телефону. Разговор был коротким.

Он вернулся, сел рядом со мной и сказал:

– Сейчас приедет Исмаилов. Я ему все рассказал. Ничего не бойся. Он нормальный мужик. Все образуется, дочь. А вот что с этой сволочью делать…

Первый раз я услышала от отца бранное выражение. Он никогда ни о ком не говорил плохо. Я сказала:

– Пап, давай я позвоню охраннику, Сергею, может, он приедет и посмотрит, что с Пашкой?

– Нет, сейчас сам Исмаилов подъедет, он недалеко, пусть сам решает.

И действительно, минут через десять показался черный джип. Резко затормозив, он остановился на дороге. Теперь уже три машины загораживали проезд: Пашкина, отцовская и исмаиловская. Исмаилов с шофером вышли оба из машины. Я тоже вышла, хотя мне это далось с трудом. Вид у меня был кошмарный, я знала, но не было воды, чтобы смыть кровь, а блузка была вся порвана. Я придерживала рукой ее на груди, потому что клок был вырван, а лифчик остался валяться в лесу. Лицо я кое‑как вытерла, но запекшаяся кровь осталась.

Исмаилов подошел ко мне:

– Он успел… – видимо, он хотел спросить, изнасиловал ли он меня, но не смог договорить. Я помотала головой.

– Нет, я его избила, он в лесу, без сознания.

– Избила его?

– Мне кажется, он не соображал, что делает, я не знаю, мне кажется, – я тоже не могла договорить, но все же заставила себя сказать, – я думаю, он под наркотой.

– Он там? – Исмаилов кивнул в сторону леса.

– Наверно. Я хотела убежать от него, он догнал, и…я оставила его там, он лежал на земле.

– Можешь показать место?

– Нет! – я так резко прокричала это, и слезы хлынули из глаз ручьем. Успокоительное не очень‑то подействовало. У отца была доза для небольшого животного, а для такого животного, как я, этого надолго не хватило. Исмаилов сморщился, у меня опять потекла кровь из носу.

– Прости! – он почти выбросил это слово. Отец, стоявший рядом, молча запихнул меня опять в машину. Он был очень бледным.