Покровитель для Ангела

Эта девочка малолетка. Я честно думаю, что она свалит через пару дней, но нет, ни хрена. Меня не было три недели, и, вернувшись в клуб, я снова вижу ее. В легкой куртке, эта святая наивность уже протягивает бабло какому‑то хмырю, корчащему из себя немощного.

Я думаю, она заметит эту халтуру, но нет! Ангел даже не видит этого фальшивого дешевого театра. В ней действительно словно что‑то от ангела. Настолько чистая, невинная, не искушенная еще жизнью кукла просто жалеет этого придурка, который уже жаждет получить ее бабло.

Ее лицо в момент, когда толкаю костыли упрыря, просто надо видеть. Глазища еще больше становятся, вся подбирается, еще и отчитывать меня начинает, хотя вижу, что меня все же боится.

Чудная, странная девка просто до ужаса, и такая еще зеленая, что мне хочется посадить ее в колбу стеклянную и просто охранять от происходящего вокруг дерьма. Ямочки на ее щеках сводили меня с ума, тогда как я даже пальцем не смел ее тронуть.

Она слабая, но гордая, и меня бесит эта ее мнимая самостоятельность, которую Ангел так усердно пытается мне показать, что даже забавляет.

Я нечасто в клубе, всем заведует Тоха, но, когда смотрю на нее, это всегда занятно. Ангел. Она чем‑то похожа на него. Такие же огромные глаза, кукольная внешность, тонкий нежный голос и хрупкое телосложение, скрывающееся за балахоном явно огромной для нее формы. Кукла с трудом даже ведро с водой поднимает, и я не понимаю, какого хрена эта девочка все еще делает в моем клубе.

Ее поведение, мягко говоря, странное. Малая то бледнеет, то краснеет предо мной, притом по‑настоящему, видно, что играть она пока не научилась.

То она шарахается от меня, то, наоборот, караулит под клубом не пойми на кой черт, что мне не нравится, но и замену ей не ищем, так как работает старательно.

Малая часто сидит в своих книгах, забившись в один из углов зала, и я понимаю, что тогда она не врала и не корчила из себя ничего. Она такая и есть, святая, блядь, невинность.

Странная девочка и такая зеленющая, она меня чем‑то раздражает. Своей этой наивностью и чистотой, наверное. От Ангела аж вибрации этой чистоты исходят, но я не смотрю на нее как на женщину и вообще стараюсь не глазеть. Да и не женщина она никакая, кожа да кости, волосы длинные, глазища в пол‑лица.

Одна забава – заставить ее смущаться, что происходит каждый, мать его, раз, когда Ангел видит меня. Тогда она краснеет, поджимает губы, и я снова вижу эти охренительные ямочки на ее щеках.

Я собираюсь уезжать вечером, но новость о краже в моем заведении срывает на хрен мои планы. Я ненавижу крыс, я их на дух не переношу и всегда душу, особенно если это случается на моей территории, и какое же мое удивление, когда Марина указывает именно на Ангела.

Девчонка. Ее глаза становятся по пять копеек, и конечно, я не верю, что эта мелочь может что‑то спиздить, однако ее обвиняют при всех, и с какого‑то хрена она еще начинает брыкаться, чем вызывает еще больше вопросов.

Я ловлю ее просто за секунду и тащу к столу. Ангел слишком слаба и напугана, чтобы упираться дальше. Обыскать ее приходится прямо в зале, зажав между собой и столом, и это не нравится мне от слова совсем.

Ангел не шевелится даже, пока я ее обыскиваю. Она замирает, точно ежик, и, как только я к лодыжке ее прикасаюсь, сразу ощущаю, как сильно она дрожит, аж подкидывает, блядь, ее.

Хочется выругаться, но я стискиваю зубы, быстро прохожусь по ногам, бедрам, тонкой талии, улавливая легкий яблочный запах девочки, и мне не нравится моя реакция на нее, она не должна быть такой, только не к ней.

Девочка не шевелится, пока я проверяю ее карманы, и, кажется, даже не дышит. Я же радуюсь только одному. Что это я ее лапаю, а не кто‑то другой, поскольку это бы мне уж точно не понравилось.

 

Как только отпускаю мелкую, Тоха выходит с ее рюкзаком, в котором, конечно, нет никакого телефона, и почему‑то мне хочется знатно выругаться.

– Отдай ей рюкзак. Пусть домой шурует, – рычу, хотя злюсь на себя. Не хрен было этот цирк устраивать, да еще и у всех на виду, но так было нужно. Необходимо просто. Здесь все свои: Тоха, Хаммер, Фил, с которыми вместе с детдома. Алена, которую знаю больше десяти лет. Без доверия хрен бы что‑то получилось, это основа, и воровство под боком я терпеть не буду и никогда не стану.

– А где она, Бакир? Я не вижу ее уже.

Тоха подходит ближе, и я перехватываю рюкзак у него из рук, однако тоже малую в зале больше не нахожу.

Иду к входной двери. Уже настежь открыта.

– Влад, где малая?

– Линка? Ушла. Убежала, точнее. Пулей вылетела отсюда.

– Блядь, я тебе что сказал?! Дверь не открывать!

Напрягаюсь почему‑то. Хочется курить, но еще больше хочу найти малую и вернуть сюда, посадить в хрустальную колбу и смотреть. Не трогать.

– Так я думал, все уже. Она ж не брала ничего.

– Думать буду я, Влад! Черт возьми.

Я выхожу на улицу, машинально доставая сигареты. Уже ночь на дворе, все, сука, твари повылазили, и эта святая невинность куда‑то свалила без рюкзака и явно без денег.

 

Глава 16

Поначалу мне кажется, что это ерунда и я быстренько добегу до дома сама ночью, однако довольно скоро я понимаю, что расстояние большое. Я уже жутко замерзла и, кажется, потерялась, поскольку фонари светят далеко не везде, да и этот район я пока плохо знаю.

У меня вообще проблемы с ориентацией в пространстве, и, судя по тому переулку, в который я забредаю, проблемы эти серьезные.

В груди все еще снует обида, но реветь себе запрещаю. Еще чего, плакать из‑за Бакирова и из‑за того, что он меня обыскал при всех, нет уж, увольте! Не будет такого! Пусть думает, что пожелает, вот только тело все еще дрожит от его прикосновений, и успокоиться никак не получается.

Прикусываю щеку, чтоб не расплакаться. Даже не представляю, как завтра выйду на работу после такого позора, если, конечно, вообще до дома живой доберусь. Ему‑то все равно. Наверняка Михаил Александрович с той высокой блондинкой уже. Конечно, куда мне до нее, особенно в своей форме‑скафандре, отпугивающей, кажется, даже пауков в зале.

Оглядываюсь по сторонам. Огромная улица, кое‑где полуразрушенные здания, выбитые окна. Где‑то кричат, слышатся какие‑то звуки ударов. Страшновато, конечно, но я иду.

Осторожно обхватываю себя руками, пытаясь найти хоть какой‑то ориентир и не нарваться на отморозков, хотя, по сути, у меня нечего брать. Даже рюкзак свой я оставила в том волчьем логове.

На улице постепенно становится очень тихо, кое‑где лают собаки, что, конечно, не придает мне смелости, но я упорно продолжаю идти вперед, пока не замечаю огромный джип, который быстро выезжает из‑за угла.