Порванные струны

Всё‑таки многое изменилось с тех пор, когда Вадим в последний раз был здесь. Вот хотя бы старенький перрон теперь не узнать. Вместо растрескавшегося асфальта – под ногами покрытый новыми плитами высокий перрон, старое деревянное здание вокзала тоже исчезло, вместо него новое небольшое сооружение, покрытое жёлтым сайдингом. Интересно, а что стало со старым вокзалом? Неужели сгорел? И высоких тополей вдоль дорожек уже нет, и маленького скверика, где росли цветы в большой круглой клумбе. Всё это исчезло, вместо тополей, в тени которых на лавочках во времена его детства отдыхали пассажиры, – несколько чахлых маленьких ёлочек. Да, многое изменилось за время его отсутствия. Вадим тяжело вздохнул. Молодой мужчина испытывал чувство сродни которому испытывает уже поживший старик, он с горечью осознал, что большая и лучшая часть жизни прошла мимо него. Вадим поправил парадный китель, на котором блестели звёзды капитана. Всю свою юность и даже большую часть взрослой жизни он отдал службе в армии, ненавистной и опостылевшей. Когда Вадиму едва исполнилось четырнадцать лет, отец отвёз его в областной город и поселил у своей двоюродной сестры, а немногим позже определил его в кадетское училище. Никто не спрашивал Вадима, чего хочет он сам, просто отвезли в незнакомое место к незнакомым людям и оставили его там одного – выживай, как хочешь. Он и выживал. В первую же ночь, как разошлись по домам воспитатели, ему пришлось принять участие в драке со старшаками. Его тогда сильно избили, так, что он попал в больничку. Но ничего, стерпел, пережил и даже дал достойный отпор. Так и пошло – с того самого момента Вадиму приходилось каждый день себя пересиливать. Ему, деревенскому мальчишке, привыкшему к свободе и огромным пространствам полей и лесов, пришлось смириться с замкнутым помещением казармы и строгой дисциплиной. На многие годы его жизнь подчинялась строгому графику, когда он должен был и спать, и есть, и заниматься физическими нагрузками по расписанию. Он чувствовал, что больше не принадлежал себе. Но, странное дело, окончив кадетское училище и отслужив в армии положенный срок, Вадим продлил контракт. Он вдруг осознал, что ему некуда больше идти, кроме как в казарму. У него нет более близких людей, чем его командиры и товарищи по оружию. Став контрактником, Вадим побывал на Кавказе, где после успешно проведённой военной операции и осколочного ранения в плечо, получил звание капитана. Его военная служба шла успешно, совсем немного и он мог дослужить и до майора, но всё чаще и чаще Вадима одолевала непреодолимая тоска. И что делать с этим – он не знал. Почти каждую ночь ему начал сниться один и тот же сон – как он, совсем ещё мальчишкой, рано утром отправляется на рыбалку к Белым Камням, на озёра. Его лодка медленно раскачивается на середине ещё спящего озера, а сам Вадим держит удочку и ждёт, когда в камышах появится длинная спина налима. Этот сон был такой реалистичный, что Вадим даже чувствовал, как пахнет холодной свежестью воды, слышал, как в камышах захлопает крыльями утка, а первые лучи солнца припекают его спину. Вадим просыпался и долго лежал без сна на своей узкой железной кровати в казарме и слышал, как гулко бьётся его сердце. Контракт продлевать он не стал. Марина, его девушка, узнав о его решении, обрадовалась. Её не прельщала перспектива ездить с молодым капитаном по гарнизонам и заставам. Но, вместо того, чтобы остаться в областном городе, где жили родители Марины и сама Марина, Вадим купил билеты до Завьяловки. Ехать пришлось поездом, так как в его родную деревню из областного центра не ходили ни рейсовые автобусы, ни какой‑либо другой транспорт. Молодой мужчина так стремился в родные края, что не стал ждать, когда появятся билеты в плацкартный вагон, а купил в общий. Всю дорогу Марина мучилась от духоты, тесноты и шума общего вагона. Вадим же, казалось, на это не обращал внимания, он простоял у открытого окна в тамбуре почти до самой полуночи, когда уже видеть в окне ничего, кроме темноты и редко мелькающих станционных огней, стало невозможно. Тогда парень вернулся в душное купе, где его попутчики шумно играли в карты, а Марина с недовольным видом сидела в углу и не принимала участия в беседе.

– Ну, что, товарищ капитан, сыграем? – предложил ему чуть полноватый мужичок лет пятидесяти в несвежей помятой рубахе, таких же помятых штанах и шлёпанцах на босу ногу.

– А сыграем! – легко согласился Вадим, заметив, как Марина неодобрительно поморщила носик.

– Да мы не на деньги‑то, – добродушно произнёс другой мужичок, – С вахты едем, вот и время коротаем за картишками. С проигравшего бутылка пива.

– Идёт, – согласился Вадим и сел за стол.

Уже ближе к трём часам ночи начали освобождаться места, и Вадим устроил Марину на верхней полке, подложив ей под голову свою мягкую куртку.

– Ты прости, Мариш, – тихо сказал он, – Осталось совсем немного, рано утром уже приедем.

– Да что уж теперь! – огорчённо произнесла девушка и отвернулась к стенке.

Вадим сел у окна, спать совсем не хотелось. Глядя в ночную темноту окна, он начал вспоминать. Он уже плохо помнил и родную деревню, и дом, и с каждым километром сердце его начинало стучать сильнее. Единственное, что он помнил хорошо – это свою младшую сестрёнку Лизу. Её он мог вспомнить отчётливо, как будто простился с нею не двенадцать лет назад, а только вчера. Впрочем, Лиза была не совсем его сестрой. Когда его отец женился во второй раз, то привёл в дом женщину с ребёнком. Этим ребёнком и была Лиза. Его сводная шестилетняя сестрёнка. Сводные брат и сестра быстро подружились. Лиза, эта маленькая босоногая бестия, с расцарапанными в кровь коленками, пыльными босыми ногами, обгорелыми на солнце плечами, с лохматыми косичками волос, по пятам бегала за старшим братом. Он благодушно не возражал, брал её и на речку, куда ходили вместе с деревенскими пацанами рыбачить и кататься на лодке, и катал на велосипеде, и даже позволял ей до позднего вечера сидеть с пацанами у костра. Особенно с восторгом Лиза ждала ночной рыбалки у Белых Камней. Друзья Вадима привыкли к тому, что он постоянно нянчится с младшей сестрой, и её вечное присутствие в их мальчишеской компании воспринимали, как само собой разумеющееся. Да и сама Лиза была не вредной и ни разу за всё то время не закапризничала, не заплакала, не пожаловалась матери, даже если её нечаянно обижали. Впрочем, обижать её побаивались. Вадим был всегда рядом, и в случае чего мог отвесить обидчику такой подзатыльник, что у того надолго попадало желание дразнить маленькую девочку. Вадим приносил букеты полевых цветов и дарил их Лизе. Протягивая в сжатой ладошке измятые ягоды душистой лесной земляники, мальчик улыбался. Лиза ела ягоду и смеялась, а Вадим с умилением наблюдал, как её маленькое загорелое личико становится перепачканным липким земляничным соком. Вадиму нравилось возиться с Лизой. Только иногда он позволял себе тайком убежать от неё с мальчишками, когда им хотелось похулиганить, тайком пробраться в чей‑нибудь огород за огурцами или созревшими подсолнухами. Тогда горе Лизы было не детским. Она садилась у ворот на старую деревянную скамейку, обхватывала коленки руками и начинала ждать возвращения брата. И никакие уговоры не могли заставить маленькую девочку покинуть свой пост ожидания. Возвращался старший брат по темноте, ворчливо стаскивал Лизу со скамейки и вёл в дом. А Лиза оживала, прощала брату предательство и с готовностью бежала за ним. Вадиму тогда казалось, что она и на край света за ним побежит, и даже босиком, скажи он только ей, помани за собой. Такой слепой преданности Вадиму больше не приходилось встречать в своей жизни.

Вечерами он раскачивал её на качелях, а Лиза кричала от восторга, сажал её рядом у костра на берегу озера Белые Камни, рассказывал выдуманные истории. Мальчишки не боялись говорить в присутствии Лизы о своих проделках, каждый из них знал, что девочка ни за что не выдаст их. Слушая разговоры мальчишек, Лиза засыпала, прижавшись к плечу брата. Он нёс её спящую домой на руках.