Потанцуй со мной

Женщина в браке рациональна, скована обстоятельствами и бытом, ей больше не нужно изощрятся, чтобы тебя удивить и покорить, потому что ты уже в накинутом хомуте и никуда от нее не денешься, так зачем тратиться на какие‑то дорогущие кружевные полоски, если за эти деньги можно купить столько продуктов! Близость с годами становится всё реже и фиксируется на идеальной, удобной ей миссионерской позе, потому что «я – не шлюха, чтобы иметь меня сзади». Случайный шлепок воспринимается как «я что, тебе кобыла на базаре?», а вылетевшее по неосторожности пошлое словечко оскорбляет ее тонкую душевную натуру.

Ее тонкая душевная натура извивалась, стонала и просила пожестче и сильнее до того, когда статус в ее профиле сменился с «в отношениях» на «замужем».

Ты уверен, что женился на игривой распутнице, но после двенадцати твоя секси‑золушка превращается в зачуханную домохозяйку с пучком на башке и вечным «давай не сегодня, я устала и у меня болит голова».

С Катериной мы спим около двух лет. Когда оба любовника выгодны друг другу, получается самый отличный секс. Екатерине Полянской сорок лет, у нее есть подросток‑сын, власть и потрясающее качество – она не замужем, и туда ее не загонишь даже под угрозой расправы. Катерина – отпетая карьеристка, придерживающаяся строгой феминисткой философии.

И мне это адски подходит!

Она не ждет от меня отношений, кольца на пальце и всякой прочей ванили. Она пользует мое тело для здоровья, а я получаю вдвойне: мне никто не трахает мозг после секса и во время судебных заседаний, потому что Полянская – судья.

Короче, я выгодно трахаю судью. Наши отношения без обязательств удобны друг другу. Мы не давали клятвы верности, но я уверен, что у Полянской никого кроме меня нет.

У меня тоже.

Я не люблю привыкать.

Я люблю комфорт.

А с ней мне комфортно.

Я абсолютно уверен в ее чистоплотности и женском здоровье. Ее запах, фигура, голос меня устраивают, а искать кого‑то, чтобы снова приспосабливаться, – слишком затратно.

И к тому же, я брезглив.

Смотрю на губы Полянской, совершающие поступательные движения с моим пальцем и чувствую, как начинаю твердеть. Я здоровый мужик и реакция моего тела на сидящую передо мной на коленях обнаженную женщину закономерна. И не будь в моей квартире дочери, которой я обещал вечер в кино, я бы остался.

Вынимаю из теплого влажного рта Катерины палец и, не церемонясь, вытираю о молочную простынь.

– Не могу. Дочь ждет, – застегиваю ширинку и обвожу комнату взглядом, выискивая рубашку.

– Познакомишь? – лениво улыбается Катерина, облизывая мой голый торс жадным похотливым взором.

Мои брови взмывают вверх, и от нее это не укрывается.

Полянская переворачивается на спину и начинает смеяться, отчего ее голая грудь потрясывается точно желе.

– Романов, ты бы видел свое лицо, – накрывает руками глаза и лоб. – Как будто тебе сообщили, что ты проиграл дело. – Расслабься! Я пошутила! – веселится Полянская.

А мне ни черта не смешно.

Потому что, кажется, именно так намекают на отношения.

Мы изначально условились, что не нарушаем личные границы друг друга, не переступаем черту дозволенного и не позволяем себе лишнего.

На свою территорию я не пускаю никого.

Когда я закрываю входную дверь своей квартиры, за ней я оставляю всё, что для меня дорого и важно. А сейчас там еще и моя ожидающая дочь.

Порог моего жилища никогда не переступала женская нога, кроме дочери и уборщицы, приходящей два раза в неделю – пожилой азиатки Саури.

Моя кровать никогда не знала тепла женского тела, а кухонный духовой шкаф по сей день остается девственно чистым.

Вы же помните трех китов, на которых держится моя вселенная: работа‑деньги‑комфорт? Так вот, мой дом – это моя комфортная территория.

Катерина находит мою смятую рубашку, а я брезгливо морщусь, потому что ненавижу, когда что‑то выбивается из моей идеальности.

– Давай помогу, красавчик! – подходит близко, набрасывает сорочку на плечи и принимается медленно застегивать пуговицы.

Красавчик?

Усмехаюсь, потому что как‑то не вяжется с 37‑летним мужиком.

– Значит, я еще ничего? Не старый козел?

Полянская отстраняется и замирает, глядя своим пронзительным судейским взглядом.

Я готов вырвать себе язык, потому что Катерина всегда видит то, что спрятано глубоко в твоей голове, поэтому она и считается одной из лучших в судейской коллегии.

– Романов, неужели нашелся кто‑то, кто смог пошатнуть твою самооценку? Держусь ровно и непринужденно, потому что умею.

Хмыкаю, показывая Полянской, что моя самооценка за адвокатские годы обросла такой броней, что пробить ее не сможет даже самое сверхмощное оружие.

– Дочка, что ли? – не унимается Катерина. Выдергиваю из ее рук полы рубашки и остервенело пытаюсь застегнуться самостоятельно. – Не дочка… – профессионально заключает Катерина. – Девушка?

Образ сиреневолосой смутьянки непрошенным гостем возникает на пороге моего сознания, подкидывая картинки пригревшейся в моем автомобиле девчонки с огнями вечерней Москвы, отражающимися в крепком коньяке ее глаз, жадно разглядывающих освещенные городские проспекты. Ее не жеманные, а больше пацанские повадки и брошенное в конце «До свидания, Константин Николаевич», как разноцветные, приклеенные на монитор стикеры, напоминают, что в моей машине была не женщина, а молодая девчонка. А я уже давно не мальчик, чтобы иметь право смотреть на нее с мужским интересом и мысленно подсчитывать нашу разницу в возрасте.

– Да ладно, Романов! – Полянская складывает руки на груди, решая, что мое молчание – признак согласия. – И кто она? Уж не та ли новенькая из архивного?

Новенькая из архивного?

А! Светловолосая приятная девушка из архивного отдела!

Понял.

Но нет… у нее ни сиреневые кончики шоколадных волос.

Блть…

– Кать, не говори ерунду, – раздражаюсь и тем самым скорее всего себя выдаю. – Мне пора.

Распихиваю по карманам телефон, ключи от машины и портмоне.