Потанцуй со мной

Не знаю, имею ли я на это право, но мне не все равно.

Я, черт возьми, при всех косяках Свирского за него переживаю.

Марта Михайловна – прекрасный не только хореограф, но и психолог, запросто считывает мое нерабочее настроение.

Современный танец – мой любимый экзерсис, и я всегда выкладываюсь до остатка, но не сегодня.

– Великие танцоры велики не из‑за их техники, Юленька, они велики из‑за их страсти, – Марта Михайловна останавливает музыку и снисходительно улыбается. Не кричит, не ругает, она умеет поставить на место и заставить работать вот таким одним предложением. – Где твоя страсть? Что случилось?

Моя страсть улетела вместе с выкуренными косяками Матвея. Я чувствую, как теряю его, и как в наших отношениях появляется третий участник, наркотик, разрушая те самые отношения, становясь гораздо важнее меня.

Не успеваю ответить преподавателю, так как в дверь воровато стучат.

С Мартой Михайловной одновременно поворачиваем головы, когда слегка приоткрывается дверь и в ней показывается взъерошенная голова Матвея.

– Марта Михайловна, добрый день! – Свирский приветливо улыбается, соблазняя своей милой ямочкой на щеке, от которой многие женщины млеют. – Можно Юлю на минуточку?

За такую ямочку ему можно всё, даже не спрашивая, но женщина поворачивается ко мне и изгибает вопросительно бровь.

Не уверена, что хочу разговаривать с ним.

– Юля, если в этом кроется твой внутренний конфликт, – кивает на выжидающего в дверях Свирского, – то советую решить все свои проблемы и вернуться к занятиям с полной отдачей.

– Хорошо. Извините. Я быстро, – срываюсь с места и бегу к двери, но не от того, что желаю поскорее оказаться рядом с Матвеем. Мне не хочется подводить Марту Михайловну и нарушать экзерсис, пользуясь ее порядочностью и доверием.

– Юлька, – стискивает в крепких объятиях Свирский и приподнимает над полом. – Привет, фиалка.

– Привет. Перестань, я мокрая, – пытаюсь вырваться из захвата, потому что даже мне от себя противно.

– Уже? – отстраняется парень, лукаво поигрывая бровями. – Быстро ты! Но я не против, малышка! Как хочешь? – цепляет в мокрых пятнах широкую тунику и просовывает под нее руку.

– Ты что творишь? – отскакиваю и бью по руке смеющегося парня, бегая глазами по шаркающим по коридору студентам. – Забыл, где находишься?

– Да не кипятись, фиалка! – ехидно посмеивается Свирский. – Знаю я, что ты у нас не‑до‑тро‑га, – в лицо по слогам шепчет мой парень.

А мой ли еще?

– Я не кипятильник, – складываю руки на груди и задираю подбородок, – чего ты хотел? У меня занятия, вообще‑то, – решаю напомнить.

– Точняк, фиалка. Держи, это тебе, – выуживает из кармана маленький алый мешочек, стянутый красной плотной нитью.

Теряюсь, но принимаю подарок, ныряя в него двумя пальцами.

Сначала мне кажется, что там цепочка, но, когда достаю, понимаю, что в руках у меня браслет довольно крупного плетения.

– Нравится? – нарушает мои разглядывания Свирский.

Не знаю…

Да, красивый, но … грубый и вопящий. Такой неплохо бы смотрелся на полной крупной руке, а не на моем тонком запястье, состоящем из кожи и кости. И такие плетения уже давно не в моде. «Чем больше, тем лучше» осталось в прошлом, когда крупные широкие цепочки и браслеты в несколько рядов кричали о богатстве и положении.

– Симпатичный, спасибо, – но я все равно улыбаюсь. Это же подарок и, надеюсь, выбранный Матвеем с душой.

– Я несколько дней у матушки впахивался, чтобы на него заработать, – кичливо сообщает Матвей.

– Так ты поэтому не появлялся в те дни? Работал? – в моем мозгу вспыхивает искорка тоненькой надежды того, что все‑таки Матвей не обманул и действительно помогал матери, а не шарахался с новой непонятной компанией.

– Ну конечно, фиалка. Я же тебе говорил, а ты не поверила!

Не поверила.

Подхожу ближе, и сама обнимаю парня, наплевав на потную вонючую футболку. Один из давящих ошейников на моей шее разрывается, позволяя сделать неглубокий вдох.

Я все еще держусь за него…

– Извини, фиалка, я действительно был занят и не мог позвонить. Но я знал, что с тобой все в порядке, – целует в висок и поглаживает под туникой спину.

Вздрагиваю от этих касаний, покрываясь мелкими мурашками. Не понимаю, приятны ли мне его ласки, или противны.

– Хорошо.

– Вечером наши собираются на «Этажах», пойдем? Давно никуда не выбирались, – спрашивает Свирский, по‑прежнему удерживая в объятиях.

Да, это точно.

Я погрязла в учебе и в разборках с Матвеем. Может, сегодня удастся отвлечься и попытаться перезагрузить наши отношения, дав им еще один шанс?

– Я согласна. Заедешь?

– В восемь буду у тебя, малышка! Ну беги, давай, зубрилка, – бесцеремонно хлопает меня по заднему месту и открывает дверь, подталкивая внутрь.

 

Глава 13. Юля

 

 

– Завтра не выходной, если ты помнишь, – прикрываю окно, ежась под промозглым циклоном, никак не отпускающим Москву в теплое лето. На мне укороченный черный топ и в крупную клетку черно‑бордовая короткая юбка, а наброшенный длинный классический пиджак не согревает, а лишь прикрывает мои голые плечи. – Не будь тебя еще пять минут, я бы никуда не поехала, – обнимаю себя руками и свожу крепко колени.

Вместо обещанных восьми часов Свирский приехал к девяти часам вечера.

Я целый час, как идиотка, прождала Матвея, собираясь дальше слать его лесом. Смысл ехать в бар в ночь, когда завтра с утра на занятия?

По крайней мере мне.