Практика тихого взрыва

27. Мая. Рай или чистилище?

 

Светлые волосы убраны в пучок на макушке, из одежды – наскоро накинутая простынка. Такой Мая увидела Маришу. Девушка улыбнулась:

– Рада познакомиться! Фёдор о тебе много рассказывал. Можно на «ты»?

Высокая, симпатичная, с приятной открытой улыбкой. А что с одеждой не заморачивается – так жара стоит! Ай да Фёдор!

– Конечно можно.

Федя тут же начал обниматься и лизаться с Маришей. Мая отвела глаза, нахмурилась: «Мы себе такого при родителях не позволяли…»

– Мам, мы обычно в своей комнате ходим без одежды. Поэтому пожалуйста, хочешь прийти – пиши! Угощайся фруктами, а завтра мы тебе покажем дорогу до базара. Обживайся потихоньку! Надеюсь, номер тебе понравится.

– Спасибо. А с остальными обитателями когда можно познакомиться?

– Пока здесь только Кирилл, он в своей комнате. Савелий с женой живут отдельно, иногда приезжают сюда. На‑днях увидитесь.

 

Кажется от неё больше отгораживались, чем желали общаться. Небольшой номер в чужой стране. Близкий человек Миша за тридевять земель, не отвечающий на сообщения. Близкий сын Фёдор на расстоянии десятка метров, отгородившийся от неё больше, чем физическим расстоянием.

«Здравствуй, другой мир свободных людей, рай на земле. Примешь? Впишусь ли в твои уставы? Или недостойна ещё райских кущ, и место мне в чистилище?»

 

Мая почувствовала себя второстепенным, неважным человеком. Словно голым, беспомощным существом, лишенным защитной оболочки привычной жизни. Говорят, с этим чувством на первых порах сталкиваются эмигранты.

 

«Вот и посмотрим, чего я стою сама по себе. Кажется, мне представилась та самая возможность, о которой давно мечтала и читала у Кастанеды. Бойтесь желаний – они сбываются!»

В её голове возникла картинка женщины‑воина Кастанеды, сидящей в деревянном ящике и переосмысливающей прошедшую жизнь.

 

28. Марта. ЗамОк, кальмары, свеча

 

– Семён, не знаю, к кому и обратиться. Ты случайно не умеешь замки чинить? У нас в последнее время заедает.

– Думаю, разберусь. Завтра после репетиции заеду?

– Да, хорошо!

 

Мама в командировке. Марта летает по кухне: чего бы приготовить? Очень кстати в морозилке – кальмар. Салат из кальмаров!

 

Хорошо, что на работе ничего сложного. И все равно, она умудрилась чуть не завалить трехдневный эксперимент. На репетиции читали другую пьесу, так что Марта сидела тихонечко в углу и слушала.

 

К метро шли все вместе. Семён технично задержался, и вот уже за веселым Гамадрилом захлопнулись двери электрички. Марте в метро не нужно. К ней едет автобус.

 

Семён взялся за починку замка. Оказывается, впервые. Что он – не инженер? И потом: бог его знает, кто возьмется чинить Марте замок, если этого не сделает он!

Ого! Ее ревнуют?

 

Свеча, салатик из кальмаров, креативная сервировка на полу, на пушистом ковре. Марта – в длинном женском кимоно с широким поясом – дедов трофей из Маньчжурии. Они ведь любят сидеть в позе алмаз на тренировке и репетиции.

Легкая беседа.

Свечка догорела, и оба смотрели на угасающий огонек. Руки встретились. И вот он – рядом. Нежный. Страстный. Так, будто эта ночь – одна. У них. На земле. И завтра не будет ничего. Как же долго разматывается пояс кимоно!

 

– Женщина – это свобода. В тюрьме нет женщины. В больнице нет женщины. Женщина – это свобода. Это Жванецкий сказал, – говорил Семён уже под утро.

 

А Марта ничего не говорила. Она ощущала себя этой женщиной‑свободой, и ей больше ничего не было нужно.

 

29. Мая. Домик причудливой архитектуры

 

При дневном свете отель выглядел более прозаично. Старенький ремонт, барахлящая сантехника. Зато прямо на песчаном пляже, в 50 метрах от моря. На каждый уикенд сюда, как и во все окружающие отели, заезжали китайцы. Хозяин отеля ставил на пляже большие столы, и гости праздновали выходные. Звуки караоке разносились по побережью. В море и местные, и китайцы заходили в одежде. Да и вообще кожу старались закрывать – одежда с рукавом, длинные брюки, закрытое лицо. Только белые люди ходили открытыми, мужчины часто в одних шортах, щеголяя загаром или не замечая беззащитно‑розовой сгоревшей кожи.

 

Кажется, именно по загару местные определяли: «зимовщик» перед ними или «турист». Туриста легко развести на бабки. Он еще не ориентируется в ценах и новой для него валюте – донгах. Как в наши 90‑е, все вьетнамцы – «миллионеры». К примеру, подвоз на мотоцикле в пределах поселка «туристу» может обойтись в 100 000 донгов. Зимовщики – воробьи стреляные, и с ними такие номера не прокатывают.