Пресыщенность ядом

Её губы изгибаются в улыбке, в грустной улыбке.

 

– Не стоит. Мне не станет от этого легче. Я хочу забыть всё, что было, и двигаться дальше. Тебе советую сделать то же самое. Кстати, я же теперь прохожу интерактивное обучение. Врачом, конечно, не буду, но экономика тоже вполне интересное занятие.

 

– Я так за тебя рада.

 

– Ой, лучше расскажи, как день первый в универе прошёл?

 

– Хорошо. Только как‑то страшилок многовато мне понарассказывали. Социальное неравенство, элита, холопы. Бред какой‑то.

 

Как бы я ни старалась это проигнорировать, но от этих предостережений меня передернуло.

 

В прошлом году все общались друг с другом на равных, правда, и Дягилевой тогда не было. Она к середине года перевелась. И вот теперь… меня не то чтобы это напрягает, но всё же заставляет почувствовать себя слегка не в своей тарелке. По крайней мере, почти на всех перерывах разговоры одногруппников сводились к тому, кто где был летом, какую новую шмотку приобрёл и в каких клубах тусил на выходных. Так вот в Турции из них никто не отдыхал, я услышала столько названий различных островов и городов, что померещилось, словно я снова в школе на уроке географии.

 

– Сборище богатеньких уродцев?

 

– Да нет, все достаточно адекватные. Мне кажется, Аня преувеличивает…

 

– Это хорошо. Но ты всё же будь поаккуратнее, мало ли что у них там в башке. Может, вина? Отметим, так сказать.

 

– Тебе можно?

 

– Ой, да можно конечно. Достали эти таблетки. Так ты как? Поддержишь?

 

– Конечно.

 

– Ви‑и‑ить, принеси вино с балкона. Мама которое делала.

 

Витька копошится за стенкой, а потом приходит с пластиковой полуторалитровой бутылочкой красного напитка.

 

– Малиновое, – ставит на стол, – вы тут без фанатизма, а то некоторым завтра ещё на массаж, – стреляет в Олю глазами.

 

– Я помню. Мы немного.

 

– Сестрён, пока Элька здесь, я до сервиса добегу. Анатолий Андреевич работу предложил

 

– Иди, конечно, – распоряжается Оля.

 

А меня слегка передёргивает от имени бывшего свёкра.

 

Когда мы остаёмся вдвоём, я хозяйничаю под Олюшкиным чутким руководством, выставляя на стол пару тарелочек с едой.

 

– Ну всё, садись, хватит уже, – хмурится подруга, – как ты? Грустная такая.

 

– Нормальная, Оль, просто… сама знаешь. Никогда бы даже в страшном сне не представила, что наши жизни сложатся вот так. Извини, давай не будем. Лучше выпьем. За встречу!

 

– За неё. Кстати, вчера следователь этот несуразный приходил. Сказал, дело закрыли.

 

– В смысле?

 

Хорошо, что я уже успела проглотить вино, иначе оно бы встало у меня поперёк горла от таких новостей.

 

– Сами мы, Элька, в кювет слетели. Никто в нас не въезжал.

 

– Что за бред?

 

– А вот так. Записи с камер якобы нет и никогда не было. Машина наша в мясо, никаких улик удара, короче, сами мы. Скорость, наверное, превысили, а участок был не безопасный.

 

– Но как же так? Я помню. Я помню красную машину. Красную спортивную машину, Оля!

 

– Беда в том, что ты одна её помнишь. Меня сразу вырубило, я понять ничего не успела. А Витька видел только, как его фары слепили, но опять же, что со страху ни померещится. Да ещё и под градусом.

 

– Каким градусом?

– А так, следак сказал, что Витька пьяный был. Да‑да, врачи заключение в тот же день дали, сразу после операции, и в крови алкоголь был.