Призрак миссис Рочестер
Наверху кухонного шкафа стоял черный стационарный телефон, и никакого тебе гудка в трубке.
Да и кому мне звонить в это время?
Сумка с туалетными принадлежностями отправилась в простенькую ванную. Натужно закряхтев, кран выплюнул по очереди порции ледяной воды и кипятка.
Отерев лицо от дорожной пыли и почистив зубы, я устало дотащилась до комнаты и начала распаковывать вещи. От миниатюрного, встроенного в стену с отшелушивающимися обоями шкафа для одежды пахло как в доме пожилой незамужней тетушки и еще пылью. Ящики заело, и я с трудом выдернула верхний. Он был забит журналами мод: Harper’s Bazaar, Marie Claire и другими.
Я открыла один, Vanity Fair от две тысячи тринадцатого года, на страничке с загнутым уголком. Реклама Lancôme во всю страницу: Беатрис Мак‑Адамс на вершине своей карьеры. Изысканное серебристое существо c зелеными, подернутыми дымкой глазами.
Похоже, все журналы в ящике с загнутыми уголками. Я пролистала еще несколько до отмеченных страниц: на каждой – фотография Беатрис на пике славы.
Журналы отправились кучей на пол. Уложив вместо них свое белье, шорты и топы, я наконец стянула мятые дорожные вещи и переоделась в пижаму – тонкую белую рубашку, купленную специально для, как я думала, мягких калифорнийских ночей. Она чувственно облегала колени, и я мельком увидела отражение в позолоченном зеркале над камином: невысокая бледная девушка в полупрозрачной ночной рубашке.
Не красавица. Просто «довольно милая».
Мне неожиданно захотелось нежного прикосновения.
Чувство удивило меня. Уже год, как я заперла эту часть себя глубоко внутри. Так почему же сейчас, в измотанном состоянии, в странной новой обстановке, так далеко от всего, что я считала домом, меня неожиданно охватило желание? Я подошла ближе к зеркалу, уже крапчатому от старости, будто его темные глубины могли подсказать ответ.
В отражении за мной что‑то шевельнулось.
Я так и подпрыгнула на месте.
Прямо за стеклянными дверьми парила чья‑то фигура. Туманная, белесая. Бестелесная.
Сердце забилось как сумасшедшее.
– Мама?.. – невольно вырвалось у меня.
Кто бы или что бы то ни было, оно отступило в темноту.
Пару мгновений я стояла неподвижно. А затем решительно повернулась и пошла к дверям. Прижалась к стеклу, прикрывшись ладонями от света, но снаружи только лунный свет мерцал между ветвей дерева, покачивающегося на ветру. У меня вырвался смешок. Как это похоже на меня – представить вместо лунного света призрак мамы.
Отперев дверь, я дернула створку, туго поехавшую по неровному пазу, и вышла в прохладную ночь.
Черная гладь с белыми, будто светящимися гребешками волн тянулась, докуда хватало глаз. Едва заметный абрис утесов виднелся слева, с растущим у самого обрыва кипарисом, напоминающим силуэт сумасшедшей с разметавшимися волосами.
Прибой шумел так, что теперь скорее напоминал канонаду. Выстрелы пушек звучали один за другим. Артиллерия не умолкала.
И вдруг по коже побежали мурашки.
Такие мурашки расползаются от шеи и по всей макушке, когда за тобой кто‑то наблюдает.
Я шмыгнула обратно в дом, дернула за стеклянную дверь и заперла ее на задвижку. Затем проверила входную дверь: там была замочная скважина из тех, в форме черепа, что делали для больших старомодных ключей.
Но ключа у меня не было. Внутри начала подниматься паника.
Прекрати! Сама себя пугаешь! Это все усталость. И дезориентирующий эффект от новой обстановки.
Просто надо поспать.
Я забралась в кровать, наслаждаясь свежестью белья, и укрылась пледом. Снова вспомнила о призрачной фигуре в зеркале, и в голову закралась другая мысль. Безумная женщина в вечернем платье.
Беатрис.
А затем меня утянуло в сон.
Глава четвертая
Проснулась я в сказке невиданной красоты. За стеклянными дверьми дымчатой синевой до самого горизонта тянулось море, окруженное всполохами лилового, охристого и темно‑зеленого – отвесными утесами. Над водой скользили пеликаны. Колибри мелькнула у стекла, искрясь рубиновыми и изумрудными красками, и исчезла.
Ничего призрачного. Никаких тебе гоблинов.
Я посмотрела на часы: 10:58 утра!
Пришлось вытаскивать себя из кровати, и прямо под контрастный душ. Помывшись зеленым, похожим на маринад мылом с краешка ванной, я натянула первые попавшиеся вещи – канареечно‑желтую хлопковую рубашку и белые брюки‑капри. В кухоньке я нашла упаковку свежей кустовой фасоли, апельсиновый сок и домашние клюквенные кексы. А еще Отис помнил, что вместо сахара я предпочитаю мед.
Приготовив себе кофе в помятой кофемашине, я взяла исходящую паром чашку и маффин на террасу. Кирпич местами раскрошился и осыпался, но позавтракала я, сидя на ступеньках, ведущих дальше в поместье.
В отдалении жужжала электропила, двое мужчин что‑то кричали друг другу на языке, напоминающем испанский, если на нем говорить под водой. Время от времени откуда‑то снизу доносился лай собак. Меня накрыло чувством невероятного комфорта.
Раздался звук эсэмэс.
«Тебя еще не убили?»
Я широко улыбнулась. Уэйд О’Коннор. Сейчас он преподавал в Калифорнийском университете Лос‑Анджелеса, попутно подыскивая себе подработку сценаристом.
«Еще нет. Мистер Р. даже не здесь», – ответила я.
«Они поселили тебя на зловещем чердаке?»
«Не‑а. Деревенский коттедж с офигенным видом. Я в раю!!»
«М‑да? Не ешь отравленные яблоки. Отвратительная смерть. Муа‑ха‑ха».
«Постараюсь изо всех сил».
Собаки внизу вдруг разлаялись, как сумасшедшие. Поднявшись, я подошла к краю террасы, но даже на цыпочках не сумела разглядеть пляж.
