Прошлогоднее Рождество. Следствие ведёт Рязанцева

– Мама! – белобрысый пацанчик в коротких белых штанишках и полосатой футболке с разбегу запрыгнул в подставленные руки. Лана подкинула малыша вверх, и тот разразился заливистым смехом.

– Что‑то ты рано. Мы тебя к обеду ждали. – Валентина Мироновна, мать Ланы, несмотря на размененный пару лет назад шестой десяток, выглядела куда моложе своих сверстниц из‑за особой энергетики, которой заряжала всё вокруг. Возраст, отмеченный количеством лет, безусловно, определяет то, как мы смотрим на мир. И дело совсем не в физиологии. Не в уровне гормонов и не в снижении общей эффективности работы организма. Старость – в голове. Быть старым – особый паттерн поведения.

Лана опустила на пол малыша и расстегнула полушубок.

– Мам, у нас беда. Петя в больнице.

– Петя? А что с ним? – Обычно чересчур эмоциональная, на этот раз Валентина выглядела спокойной.

– Кажется, он отравился палёной водкой.

– Водкой? Странный способ экономить. Лучше бы вообще не пил.

– Разве он пьёт? Просто праздник, гости, в праздник все пьют. И не экономит он, водку Алик закупал.

– Нашли кому доверить. Сильно траванулся?

– Сильно. Еле откачали.

– Да ты что! – всё‑таки встревожилась мать.

– Он в реанимации, меня к нему не пустили.

– А ты? Ты‑то как?

– Я нормально, я пила шампанское. Ты же знаешь, я водку на дух не переношу.

– Слава богу!

– Мам, а подалок? – Серые с синими кромками радужек глаза сверлили Лану пристально и нежно.

– Есть, есть подарок, сынок, но он дома. – Лана пригладила торчащий на затылке сына вихор. Мальчик недовольно тряхнул головой и тут же прижался щекой к ноге матери.

– Ты завтракала?

– Нет, не хочу. Если только кофе.

– Пойдём. Маришка как раз заварила.

В уютной кухоньке с широким окном над раковиной, за которым даже серый пейзаж кажется таким же уютно‑домашним, пахнет огнём, морозом, луной во Льве и корицей. Всю эту смесь покрывает терпкий аромат кофе.

Маришка – такая же красивая, с огромными миндалевидными тёмно‑серыми глазами, которые меняют цвет в зависимости от наряда. Сегодня она в голубой футболке, и потому глаза кажутся синими. В поволоке длинных ресниц – невероятно красивая. Точная копия Ланы, только с чёрными, как у матери, волосами, которые почти уравнивают её по возрасту с сестрой. Блондинки всегда выглядят моложе. Мариша отодвинула тарелку с недоеденным печеньем.

– Ужас какой! А вдруг он умрёт?

Надкушенное сердечко показалось нехорошим знаком. Лучше всё‑таки доесть. Последнее время в отношениях с Максом наметилась трещина. Мариша потянулась за печеньем. В приметы она верила.

– Мне даже страшно о таком думать, – махнула рукой Лана, отгоняя пугающее предположение.

– Зато мамаша его уже суетится. – Мариша вгрызлась ровными белоснежными зубами в печенье и захрустела.

– Я в шоке! – Валентина пригладила идеально уложенные в причёску волосы. – Думать о наследстве, когда сын лежит в больнице. Мать!

При этих словах сидевший на коленях у Ланы малыш сильнее обхватил её за талию и клюнул носиком в вырез кофточки.

– А Андрей? Тот ещё фрукт! Мне он всегда не нравился. Я думаю, он завидует Пете. Зачем он наплёл про тебя свекрови, ты же ему вроде нравилась? Непонятно. – Мариша заглянула в пустую чашку, приподняла её и стала крутить, рассматривая осадок.

– Он приставал ко мне.

– Когда?

– Вчера. Я в ванную зашла, а он следом. Стал расспрашивать, как у меня с Петей. Знаю ли я, что он мне изменяет, и как я к этому отношусь.

– А разве Петя тебе изменяет? Я думала, после того раза он завязал со своей любовницей.

– Я тоже так думала, но недавно посмотрела его переписку в телефоне, – Лана вздохнула. – Похоже, он опять мне изменил, и опять с той же. Вообще не знаю, что дальше делать.

– А давай я тебе погадаю. – Мариша схватила чашку сестры и стала вращать её, рассматривая образовавшийся узор.

– Ну что там? – Лана потянулась к сестре, пытаясь заглянуть в чашку, но та увернулась и быстро отправила её в раковину.

– Ерунда.

В кармане завибрировал телефон.

«Опять он! Не сейчас, не сейчас», – застучало в висок, но звонок оказался от Стеллы, и Лана перевела на громкую связь.

– Ланка, – почти кричала Стелла, заглушаемая шумом ветряных завихрений, – плохо дело.

– Что? Ещё кто‑нибудь отравился?

– Нет, с остальными всё в порядке, но вот… – Стелла замолчала, и в образовавшейся паузе было слышно её тяжёлое дыхание и голос мужчины, звучащий будто издалека. Слов не разобрать, но по интонации стало понятно, что Александр Матроскин очень встревожен. «Да ладно», – расслышала Лана в трубке тихие слова Стеллы, обращённые к мужчине, и уже громче и быстрее: – Короче, отравились ребята не водкой.

– А чем?

– Пока непонятно, но у них в крови обнаружен таллий. И у Пети тоже. Ты что‑нибудь знаешь про таллий?

– Это какой‑то химический элемент, кажется.

– Ланка, это не просто химический элемент. Саня говорит, что это сильнейший яд. Им раньше крыс травили.

– Крыс? Но у нас нет крыс, – растерянно пролепетала Лана.

– В том‑то и дело. Саня говорит, что таллий этот настолько опасен, что его применение уже давно запретили к использованию в других странах и, возможно, у нас тоже.

– Но откуда тогда он взялся?

– Это вопрос! То, что в водке его не было – сто процентов. Мы с Саней тоже водку пили, и остальные. Мы обзвонили всех, и все живы‑здоровы. Ладно, у меня всё, мы поехали. Пока. – Стелла отключилась.

Тихо, так тихо, что слышно дыхание каждого и мятущийся ветер за окном. Захотелось открыть форточку. Но не потому, что душно, а для того, чтобы заморозить все существующие в воздухе частицы, чтоб они остановились. И морозить их до тех пор, пока они наконец‑то не задвигаются в обратном направлении и не вернут всё на день назад, в то заснеженное утро, когда Петя с Серёгой ушли в лес на лыжах, а она варила пюре, а Стелла рисовала на окне ангела. «Есть иллюзия парения ангельского», «Скорее падения». Кира! Она всё предвидела. Или спроецировала?

В горле пересохло.