Разрушительная игра

Рис потянул меня вниз, за большое дерево.

– Жди здесь и не двигайся, пока я не дам добро, – приказал он. – Главное, чтобы тебя никто не видел.

Сердце заколотилось с бешеной скоростью.

– Ты куда?

– Кто‑то должен его остановить.

У меня выступил холодный пот. Нет, мне показалось, он не мог такое сказать.

– Но необязательно ты. Полиция…

– Когда они приедут, будет слишком поздно. – Я еще никогда не видела Риса таким мрачным. – Не. Шевелись.

И он ушел.

Я с ужасом наблюдала, как Рис пересек широкий газон, направляясь к стрелку – тот нацелил пистолет на кого‑то, лежащего на земле. Скамья загораживала обзор, но когда я опустилась пониже, то смогла под нее заглянуть, и мой ужас удвоился.

Там был не один человек. А двое. Мужчина и, судя по размерам, ребенок.

Теперь я поняла, почему у Риса было такое выражение лица.

Кто целится в ребенка?

Я прижала кулак ко рту, сдерживая тошноту. Меньше часа назад я подтрунивала над Рисом за хлебом и вином и думала о сборах перед отъездом в Нью‑Йорк. А теперь прячусь за деревом в каком‑то парке, наблюдая, как мой телохранитель бежит навстречу возможной смерти.

Рис был опытным солдатом и охранником, но все‑таки оставался человеком, а люди умирали. Они могли исчезнуть всего за одну минуту, оставив после себя лишь пустую безжизненную оболочку.

 

«Милая, боюсь, у меня плохие новости». Глаза деда покраснели, и я прижала к груди плюшевого жирафа. Мое тело сковал страх. Дедушка никогда не плакал. «Твой отец. Случилась авария».

 

Сморгнув воспоминание, я увидела, как человек на земле слегка повернул голову. Он заметил Риса за спиной у парня с пистолетом.

К сожалению, этого небольшого движения оказалось достаточно, чтобы предупредить стрелка – тот развернулся и выстрелил в третий раз, одновременно с Рисом.

С моих губ сорвался крик.

Риса. Подстрелили. Риса. Подстрелили.

Слова крутились в моем мозгу, как самая ужасная в мире мантра.

Стрелок рухнул на землю. Рис пошатнулся, но остался стоять.

Вдали завыли полицейские сирены.

Вся сцена, от первого кадра и до последнего, разыгралась меньше чем за десять минут, но ужас имеет свойство растягивать время до такой степени, что каждая секунда превращается в вечность.

Казалось, ужин был много лет назад. Выпускной – в прошлой жизни.

Я инстинктивно вскочила на ноги и понеслась к Рису. В груди бешено колотилось сердце. Пожалуйста, будь в порядке.

Когда я добежала до своего телохранителя, он уже обезоружил противника – тот растянулся на земле и стонал, истекая кровью. В нескольких метрах лежал раненый мужчина, в которого целился стрелок, его лицо белело в лунном свете. Ребенок, мальчик лет семи‑восьми, сидел рядом на коленях и смотрел на нас с Рисом огромными, перепуганными глазами.

– Ты что, черт подери, творишь? – крикнул Рис, увидев меня.

Я принялась лихорадочно искать на нем повреждения, но он стоял, разговаривал и ворчал, как обычно, а значит, не мог быть слишком опасно ранен.

А вот мальчика явно требовалось успокоить.

Проигнорировав вопрос Риса, я присела, оказавшись на уровне глаз ребенка.

– Все в порядке, – мягко сказала я. Я не придвигалась ближе, чтобы не испугать его еще сильнее. – Мы не причиним тебе вреда.

Он крепче сжал руку своего, как я предположила, отца.

– Мой папа умрет? – тихо спросил он.

В горле встал ком. Я была примерно его возраста, когда погиб мой отец, и…

Стоп. Речь не о тебе. Сосредоточься на происходящем.

– Скоро приедут врачи, они его быстро вылечат.

По крайней мере, я очень надеялась. Мужчина то приходил в себя, то снова терял сознание, из его раны сочилась кровь, пачкая кроссовки мальчика.

Рис опустился на корточки рядом со мной.

– Она права. Врачи знают, что делать. – Он заговорил мягким голосом, которого я прежде никогда не слышала, и в груди что‑то сжалось. Сильно. – Мы побудем с тобой, пока они не приедут. Договорились?

У мальчика дрожала нижняя губа, но он кивнул:

– Хорошо.

Прежде чем мы успели сказать что‑то еще, нас осветил яркий свет, и по парку прогремел голос:

– Полиция! Руки вверх!

 

РИС

 

Вопросы. Медицинские осмотры. Еще вопросы, плюс несколько хлопков по плечу за «героизм».

События следующего часа оказались небывалым испытанием для моего терпения… не считая этой проклятой женщины.

– Я сказал тебе оставаться на месте. Совсем простое указание, принцесса, – прорычал я.

Ее бегство в мою сторону вызвало у меня больше ужаса, чем направленный в лицо пистолет.

И неважно, что я обезоружил стрелка. Вдруг у него был второй пистолет, который я не заметил?

Ужас провел когтями по позвоночнику.

Я мог вынести выстрел. Но не вынес бы, если бы пострадала Бриджит.

– Вас подстрелили, мистер Ларсен. – Она скрестила руки на груди. Я сидел в машине «Скорой помощи», а она стояла передо мной, упрямая, как всегда. – Ты уже нейтрализовал стрелка, и я подумала, ты умрешь.

Ее голос дрогнул, и мой гнев рассеялся.

Не считая приятелей с флота, я не мог вспомнить, когда в последний раз кто‑нибудь искренне переживал, жив я или мертв. Но Бриджит по какой‑то загадочной причине переживала – и не только потому, что я ее телохранитель. Я видел это в ее глазах и слышал в слабой дрожи обычно ровного, четкого голоса.