Разрушительная игра

– Да.

Он был невыносим.

– Слава богу, у меня есть ты, сладкая, – обратилась я к Мидоу. – Хоть ты умеешь прилично вести беседу.

Она согласно мяукнула, и я улыбнулась. Иногда я была готова поклясться, что кошки умнее людей.

После очередного долгого молчания Рис удивил меня вопросом:

– Почему ты помогаешь приюту для животных?

Меня так изумил тот факт, что он начал не связанный с безопасностью разговор, что я замерла. Мидоу снова мяукнула, на этот раз протестующе.

Я продолжила гладить ее, раздумывая над ответом на вопрос Риса, и наконец просто сказала:

– Я люблю животных. Поэтому я здесь.

– Гм‑м.

Я напряглась, услышав в его голосе скепсис.

– Почему ты спросил?

Рис пожал плечами:

– Просто это не похоже на занятие, за которым тебе нравится проводить свободное время.

Не нужно было спрашивать, как именно я, по его мнению, люблю проводить свободное время. Большинство людей смотрели на меня и делали предположения, исходя из моей внешности и происхождения, и да, некоторые оказывались верными. Мне, как и любой девушке, нравился шопинг и вечеринки, но это не значило, что меня не волновало ничто другое.

– Удивительно, сколь глубоко ты познал мою личность всего за месяц общения, – холодно заявила я.

– Я делаю свою работу, принцесса. – Рис обращался ко мне только так. Он отказывался называть меня моим именем или ваша светлость. Я же называла его исключительно «мистер Ларсен». Не уверена, что это его хоть сколько‑то беспокоило, но мелочная часть меня испытывала удовлетворение. – И знаю о вас больше, чем вы думаете.

– Но не почему я работаю волонтером в приюте для животных. Очевидно, тебе следует совершенствовать навыки.

Стальной взгляд серых глаз мельком скользнул в мою сторону, и мне показалось, я заметила искорку веселья, прежде чем между нами вновь выросла стена.

– Туше. – Он замялся, но потом добавил: – Ты не такая, как я ожидал.

– Почему? Потому что я не поверхностная и не пустоголовая? – Мой тон стал еще холоднее; я пыталась скрыть неожиданную обиду из‑за его слов.

– Я никогда не называл тебя поверхностной и пустоголовой.

– Но имел это в виду.

Рис скривился.

– Ты не первая королевская особа, которую мне приходится охранять, – сказал он. – И даже не третья и не четвертая. Они все вели себя примерно одинаково, и от тебя я ожидал того же. Но ты не…

Я подняла бровь:

– Я не…

Легкая улыбка пробежала по его лицу так быстро, что я ее едва заметила.

– Поверхностная и пустоголовая.

Я не удержалась. И рассмеялась.

Я рассмеялась над словами Риса Ларсена. Конец света не за горами.

– Моя мама очень любила животных, – сказала я, удивляясь собственным словам. Я не планировала обсуждать с Рисом мою мать, но мне хотелось воспользоваться оттепелью в наших обычно враждебных отношениях. – Это передалось мне от нее. Но во дворце держать животных запрещено, и я могла регулярно общаться с животными только в качестве волонтера в приютах. – Я протянула руку и улыбнулась, когда Мидоу накрыла ее своей лапкой, словно давая мне «пять». – Мне нравится, но еще я здесь, потому что… – Я попыталась подыскать правильные слова. – Так я чувствую себя ближе к маме. Только мы с ней так сильно любили животных. Остальные члены семьи относятся к ним хорошо, но иначе чем мы.

Сама не знаю, что спровоцировало мое признание. Может, я хотела доказать, что мое волонтерство не ради пиара? Какое мне вообще дело до мнения Риса?

А может, мне нужно было поговорить про маму с кем‑то, кто ее не знал. В Атенберге я не могла упомянуть ее, не получив в ответ жалостливых взглядов, но Рис оставался спокойным и невозмутимым, как и всегда.

– Понимаю, – сказал он.

Вроде простое слово, но оно проникло внутрь и успокоило ту часть меня, которая, оказывается, нуждалась в успокоении, а я и не знала.

Наши взгляды встретились, и в воздухе повисло напряжение.

Темные, загадочные, пронзительные. Глаза Риса словно заглядывали прямо в душу, отбрасывая слои тщательно сплетенной лжи и обнажая уродливую истину под ней.

Сколько моих истин он видел? Видел ли под маской девочку, которая десятилетиями несла свое бремя и слишком боялась им поделиться, которая могла убить…

– Хозяин! Отшлепай меня, хозяин! – Латекс выбрал именно этот момент для своего знаменитого похабного выкрика. – Прошу, отшлепай!

Заклинание рассеялось столь же быстро, как возникло.

Рис отвел глаза, и я опустила взгляд себе под ноги, выдыхая от облегчения и разочарования одновременно.

– Хоз…

Латекс умолк, когда его одарил взглядом Рис. Птица нахохлилась и принялась прыгать по клетке, прежде чем замереть в нервном молчании.

– Поздравляю, – сказала я, пытаясь рассеять волнующее напряжение, возникшее минутой раньше. – Возможно, ты первый человек, заставивший Латекса умолкнуть на середине фразы. Тебе стоит забрать его себе.

– Ни за что. Не люблю, когда животные сквернословят.

Мы пялились друг на друга несколько мгновений, прежде чем я хихикнула, а железный занавес в его глазах приподнялся достаточно, чтобы я заметила там искру веселья.

Оставшуюся часть моей смены мы провели в молчании, но напряженность между нами снизилась до такой степени, чтобы я поверила, будто у нас с Рисом могут быть нормальные рабочие отношения.

Я не знала, оптимизм это или самообман, но мой разум всегда цеплялся за малейшие свидетельства того, что все не так плохо.

Ветер щипал обнаженную кожу на моем лице и шее, пока мы шли домой. Мы с Рисом спорили, как добираться до приюта, но в конце концов даже ему пришлось признать, что преодолевать столь небольшую дистанцию на машине просто глупо.

– Ты рад, что поедешь в Эльдорру? – спросила я. Через несколько дней мы уезжали в Атенберг на зимние каникулы, и Рис сказал, что прежде никогда там не бывал.