Разрушительная любовь
Джулс обняла меня на прощанье, вышла и закрыла за собой дверь с мягким щелчком.
Я опустилась обратно на кровать и натянула одеяло до подбородка, пытаясь снова уснуть, хоть и знала: усилия тщетны. И хотя я завернулась в теплое одеяло в хорошо изолированной комнате посреди лета, холодок остался – призрачное напоминание, что прошлое никогда не уходит, а будущее никогда не складывается согласно нашим желаниям.
Глава 7
Алекс
– Не делай этого.
Я налил себе кофе, прислонился к столешнице и сделал глоток, прежде чем ответить.
– Не понимаю, почему ты звонишь мне, Эндрю. Я исполнительный директор. Поговори с Иваном.
– Чушь, – фыркнул Эндрю. – На самом деле за ниточки дергаешь ты, и все это знают.
– Значит, все ошибаются, и не в первый раз.
Я посмотрел на свои часы «Патек Филипп». Лимитированная коллекция, герметичные и водонепроницаемые, они обошлись мне в двадцать тысяч долларов. Я купил их, когда продал свою программу по финансовому моделированию за восьмизначную сумму, через месяц после четырнадцатого дня рождения.
– Ой, мне пора на свою ежевечернюю медитацию. – Я не медитировал, и мы оба это знали. – Всего тебе наилучшего. Уверен, тебя ждет блестящая новая карьера уличного музыканта. В старшей школе у тебя вроде была группа, верно?
– Алекс, прошу, – в голосе Эндрю послышалась мольба. – У меня семья. Дети. Старшая дочь скоро пойдет в колледж. Не знаю, что ты имеешь против меня, но не втягивай мою семью и сотрудников.
– Но я ничего не имею против тебя, Эндрю, – спокойно возразил я, делая очередной глоток кофе. Большинство людей не пьет эспрессо в такое позднее время, опасаясь бессонницы, но у меня такой проблемы нет. Я почти не сплю. – Бизнес. Ничего личного.
Удивительно, как люди до сих пор не понимают. Личным симпатиям не место в корпоративном мире. Либо съедаешь ты, либо тебя, а у меня не было особого желания становиться жертвой.
Выживают лишь сильнейшие, и я планировал оставаться на вершине пищевой цепи.
– Алекс…
Я устал слышать собственное имя. Вечно Алекс то, Алекс се. Люди просили времени, денег, внимания или, хуже всего, любви. Чертова рутина.
– Спокойной ночи, – я повесил трубку прежде, чем он успел выдавить очередную жалобу. Нет ничего печальнее, чем наблюдать, – а в данном случае слушать, – как директор корпорации превращается в попрошайку.
Мы поглотим «Граппманн Энтерпрайзес», как и собирались. Мне, в целом, было плевать на эту компанию, но в перспективе она могла оказаться довольно полезной.
«Арчер Груп» была компанией по недвижимости, но через пять, десять, двадцать лет она станет гораздо большим. Телекоммуникации, электронная коммерция, финансы, энергетика… весь мир был у моих ног. «Граппманн» был мелкой сошкой финансовой индустрии, но он стоял на пути у моих амбиций. Я хотел избавиться от балласта.
Кроме того, Эндрю был ублюдком. Я точно знал, что он втайне уговорил нескольких секретарш отказаться от судебных обвинений в сексуальных домогательствах.
Я на всякий случай заблокировал номер Эндрю и мысленно отметил, что следует уволить ассистентку за выдачу моей личной информации человеку, не входящему в мой тщательно отобранный список контактов. Она уже несколько раз облажалась – ошибки в бумагах, неправильно назначенное время встреч, пропущенные звонки от вип‑клиентов, – и это стало последней каплей. Я продержал ее так долго лишь в качестве одолжения ее отцу, конгрессмену, который хотел, чтобы дочь получила «реальный рабочий опыт», но ее опыт закончится завтра в восемь утра.
С ее отцом разберусь позже.
Всюду царило молчание, я поставил пустую кружку в раковину и пошел в гостиную. Опустился на диван и закрыл глаза, позволяя выбранным образам крутиться в голове. Я не медитировал, но это был мой личный дурацкий способ психотерапии.
29 октября 2006.
Мой первый день рождения в качестве сироты.
Звучит угнетающе, но на самом деле грустно не было. Было просто… как было.
Меня не интересовали дни рождения. Бессмысленные даты в календаре – люди праздновали их, чтобы почувствовать себя особенными, хотя на самом деле ничего особенного в них не было. Как дни рождения могут быть особенными, если они есть у всех?
Я считал их особенными, потому что родители всегда раздували из них целое событие. Однажды они вывезли всю семью и шестерых моих лучших друзей в развлекательный парк в Нью‑Джерси, мы ели хот‑доги и до тошноты катались на аттракционах. В другой год они купили мне последний «Плейстейшен», и мне завидовал весь класс. Но кое‑что не менялось из года в год. Я оставался в постели и делал вид, будто сплю, пока родители «украдкой» заходили в мою комнату в дурацких бумажных колпаках и с моим любимым завтраком – хашбрауны с хрустящим беконом и черничные панкейки в сиропе. Папа держал поднос, пока мама толкала меня и кричала: «С днем рождения!», а я хохотал и визжал, пока окончательно не просыпался. Это был единственный день в году, когда они позволяли мне есть завтрак в постели. Когда сестра научилась ходить, она начала являться вместе с ними, залезала на меня и ерошила мне волосы, а я жаловался на девчачьи бациллы в своей комнате.
Потом их не стало. Больше никаких семейных поездок, никакого бекона и никаких черничных панкейков. Больше никаких особенных дней рождения.
Дядя пытался. Он купил мне большой шоколадный торт и отвел в популярный центр игровых автоматов.
Я сидел за столом в кафе и смотрел в окно. Думал. Вспоминал. Анализировал. К автоматам я не прикоснулся.
– Алекс, иди поиграй, – сказал дядя. – У тебя сегодня день рождения.
Он сидел напротив меня, крепкий мужчина с седеющими волосами и светло‑карими глазами, почти как у моего отца. Красавцем он не был, но выглядел ухоженно – всегда с идеальной укладкой и идеально выглаженной одеждой. Сегодня на нем был синий костюм, абсолютно неуместный среди взбудораженных детей и замученных родителей в футболках, бродящих по центру.
Я нечасто виделся с дядей Иваном до того дня. Они с отцом повздорили, когда мне было семь, и больше отец о нем не говорил. Но дядя все равно забрал меня и уберег от попадания в приемную семью – пожалуй, я ему благодарен.
– Я не хочу играть, – я стучал костяшками по столу.
Тук. Тук. Тук. Один. Два. Три. Три выстрела. Три тела падают на пол.
