Самый чувственный год

Бабушка.

 

Я прижимаю кулак ко рту, сдерживая рыдание. Рыдание, которое одновременно и смех, и сдавленный стон.

Тщательно выведенные слова расплываются от слез, я убираю письмо, чтобы слезы не размыли чернила.

По крайней мере, теперь я понимаю, о чем она думает.

Понимаю, да.

А соглашаюсь?

Я и Эдвард.

Это просто невозможно.

– Прости, Кэтрин, – говорю я в пустой гостиничный номер, желая ошибиться. Желая, чтобы она оказалась права. Желая, чтобы мечта стала реальностью, хотя и знаю, что это не так и никогда так не будет.

Потому что никто никогда не любил меня настолько, чтобы захотеть оставить.

Ты ошибаешься. Кэтрин любила.

Но тогда она единственная в своем роде. А Эдвард совсем другой человек.

И обладает силой, способной сломить меня полностью, если я позволю.

 

Глава 5

 

 

Эдвард

 

Моя машина подъезжает к ее отелю ровно в два, и я с удивлением обнаруживаю, что она уже ждет меня на тротуаре. Сидит на рюкзаке, притоптывает ногами, обутыми в массивные ботинки. Одета она в смехотворно тонкое кимоно с длинными рукавами.

У нее нет пальто?

Сегодня не дождливо, и, хотя солнечные лучи освещают все вокруг, их тепла явно не достаточно для комфортного пребывания на улице.

Я выпрыгиваю из машины прежде, чем мой водитель успевает подойти к ней.

– Садись в машину. Здесь очень холодно.

Она вскакивает. В глазах полыхает огонь.

Я разозлил ее? Мне все равно. Где ее здравый смысл?

– И тебе привет.

Я игнорирую ее замечание и подхватываю рюкзак, чтобы передать водителю. Она возмущенно фыркает.

– Давай, Саммер, садись, – повторяю я, открывая дверь. – Хоть это и избавило бы меня от проблем, я все же не хочу, чтобы ты застудилась.

Она пристально смотрит на меня, открывает и закрывает рот. Быстро проскальзывает внутрь и захлопывает дверь у меня перед носом.

Я поднимаю голову, делаю глубокий вдох‑выдох, обхожу машину и сажусь с другой стороны. И говорю я, не глядя на нее:

– Пристегнись.

Она тихо вздыхает и, поймав в зеркале заднего вида взгляд водителя, безропотно пристегивается. Машина трогается с места. Мне становится легче дышать, но потом я улавливаю слабый аромат ее духов. Легкий, солнечный. Как, впрочем, и вся она.

– Ты всегда такой сварливый или только со мной?

Я едва сдерживаю улыбку. Нет здесь ничего веселого. Если бы я мог все время оставаться сварливым, было бы намного проще.

– Ты ведешь себя как ребенок, я буду соответственно к тебе относиться.

– Ребенок? Как ты смеешь!

Я поднимаю заградительное стекло, чтобы водитель не смог услышать больше чем следовало бы. И медленно поворачиваюсь к ней:

– Ты стоишь на улице на леденящем холоде, не обращая внимания на погоду, как еще я должен к тебе относиться?

Широко раскрыв глаза, она смотрит на меня с непонятным выражением, быстро и глубоко дышит, от чего раздвигается кимоно. Мои глаза невольно опускаются. Я сжимаю кулаки, она ворчит, стягивает кимоно и откидывается на спинку сиденья, скрестив руки на груди и надув губы.

– К твоему сведению, у меня нет пальто.

Я хмурюсь. Она что, серьезно?

– У тебя… Как это у тебя нет пальто?

Она бросает на меня взгляд:

– Я живу там, где солнце. Зачем мне пальто?

– Всем нужно пальто.

– Нет, если все твои вещи должны поместиться в одном рюкзаке, тебе не нужно пальто. Я ношу с собой то, что мне нужно. Ясно?

Я нажимаю на интерком, чтобы поговорить с водителем.

– Паркер, мы делаем крюк. Мисс Эванс нужно купить кое‑что из вещей.

– Не глупи, Эдвард! Мы не пойдем за покупками.

– Пойдем.

– Мы не успеем на поезд.

– Нет.

– Ну, а если поедем на машине, нужно уже сейчас выезжать, чтобы приехать до захода солнца. Почему ты так на меня смотришь?

– Мы не поедем на машине.

– Автобус?

Она озадаченно хмурится, а я изо всех сил стараюсь не рассмеяться.

Я на автобусе? Серьезно?

– Мы полетим на вертолете.

– Вертолете? – выдыхает она. – Ну да, конечно. Я не должна удивляться, так ведь?

– Не знаю, Саммер. Вертолетная площадка появилась в поместье недавно. Само собой разумеется, ты не знала об этом.