Серьга всего одна

В это время года обычно ветер менял направление перед закатом. Сухой зной сменился влажным дуновением и запахом моря. Здесь, на склоне холма, копошился целый мир насекомых и ящериц, чирикали птицы, провожая ещё один день, не обращая внимания на человека, который стоял, как изваяние, и поэтому не представлял для них никакой опасности. Они не замечали его. Им не было дела и до города внизу, в долине, над которым кружились стаи других птиц. С громким карканьем собиралось вороньё над Айоном. Хотя чужеземцы и подожгли город, но он занялся только с восточной стороны, где стояли мазанные глиной, лачуги с соломенными крышами. В западной же части города царил белый камень: княжеский дворец, дома под черепичными крышами, мощёные дороги. Туда‑то и слетелись теперь чёрные птицы. Сенеав смотрел на город и пытался убедить себя в том, что Сонабар теперь далеко. Её увезли… Но сердце сжимала тоска. Ему почему‑то казалось, что она там, среди руин, слышит это зловещее карканье, её окутывает запах гари и крови. Ему вдруг пришла в голову мысль, что она могла испугаться и в последний момент спрятаться где‑нибудь в доме. Может быть, даже в той комнате без окон, где пахло жжёным мускатным орехом. Тогда она теперь совсем одна, без поддержки и утешения, и как ей, должно быть, страшно. Он решительно направился вниз по склону, цепляясь руками за колючие ветки кустарника, прыгая с валунов, рискуя сломать себе шею. До заката оставалось не более часа. Если она там, надо успеть вывести её из города до темноты, но, может быть, её там нет, может быть, её забрали, тогда она наверняка оставила в доме записку для него или какой‑нибудь знак. Надо узнать, как можно скорее, что стало с ней. Так думал Сенеав, его сердце бешено колотилось от беспокойства, и он продолжал свой спуск. «Только бы малые ворота были открыты», – думал он, иначе ему придётся обходить вокруг. Спустившись с холма, он взбежал на дорогу быстро и легко – Святые Духи даровали ему силы. Уже издали было видно, что малые ворота распахнуты настежь и вымощенная камнем мостовая усеяна трупами. Почти все эти люди были убиты ударами мечей в спину, значит, это они открыли ворота, пытаясь бежать. Многих из этих людей Сенеав знал, но один из убитых показался ему особенно знакомым. Он лежал ничком в луже крови. Коричневая одежда, красный пояс – так были одеты его домашние слуги. Ногой Сенеав перевернул его на спину и увидел лицо. Умайака, на которого он оставил дом, лежал тут, возле ворот. Под его телом был свёрток, залитый кровью, это была льняная скатерть, в которую были связаны предметы сервировки: бронзовые стаканчики с искусно выплавленным серебряным узором, тонкие ножи для фруктов, зальгеры – серебряные витые палочки с заострённым концом. Ими обычно пользовались женщины во время еды, они накалывали на них кусочки мяса, чтобы не запачкать жиром свои нежные надушенные пальцы. Чистить предметы сервировки до блеска входило в ежедневные обязанности этого раба. «Надо же, какая верность и преданность, – прошептал Сенеав с усмешкой, стоя над телом. – Даже перед смертью ты не захотел расстаться со своей работой». Странно было то, что тот, кто убил его, не захотел взять эти ценности, у него, видно, были дела поважнее, как, впрочем, и у Сенеава. Широкими шагами он направлялся к своему дому, равнодушно взирая на мёртвые тела, лежащие вокруг, на взломанные двери. Женщины, одетые в своё лучшее, лежали на порогах домов. Как водится, когда город был взят, они надеялись привлечь завоевателей своей красотой, чтобы спасти себе жизнь. Каждая теперь лежала, пронзённая мечом. Отовсюду, где он проходил, с громким карканьем взлетали вороны и тут же чёрными стаями опускались вновь. Западный ветер отгонял дым и запах гари. Сенеав понимал, что если ветер утихнет или поменяет направление, то весь этот район займётся пламенем. Это понимали и вороны, пытаясь съесть побольше от своей добычи перед тем, как она сгорит. Завернув на свою улицу, Сенеав замедлил шаг. Уже издали он увидел перед своим домом четырёх убитых охранников, которых оставил князь, под страхом смерти запретив им покидать этот пост. Судя по многочисленным ранам на их телах, они отважно сражались и пали в неравном бою. Белые каменные ступени были испачканы кровью, но дверь была цела и аккуратно закрыта. Войдя к себе в дом, Сенеав огляделся вокруг, и у него стало легче на душе. Здесь не было никаких следов грабежа, всё было таким же мирным, знакомым и домашним, как этим утром, когда он вышел отсюда. Светильники, начищенная до блеска курильница, полированные ступени и перила резного дерева, манящие наверх.

– Сонабар! – позвал он, но ему никто не ответил.

Вдруг Сенеав увидел следы засохшей крови на полу. Это был один и тот же отпечаток ноги, вернее, края сапога, случайно наступившего на кровь одного их убитых на улице. Эти следы вели к лестнице. Один из мужчин, убивших охранников у входа в дом, прошёл сюда. Волосы зашевелились на голове Сенеава, хотя он и был почти убеждён, что эти люди не причинили зла его дочери, но эти одинокие следы напугали его сильнее, чем если бы он увидел признаки сопротивления и грабежа в доме. На дрожащих ногах он поднялся наверх. Здесь, так же, как и внизу, всё стояло на местах. Только двери во все комнаты были распахнуты, все, кроме одной. Дверь, ведущая в покои Сонабар, была плотно закрыта. Он представил себе, как она, уходя из дома с этим человеком, закрыла за собой дверь, несомненно, оставив в комнате записку или какой‑то знак для него. Быть может, старуха‑нянька осталась здесь… Нет, он покачал головой, она бы не оставила её одну в доме.

 

Конец ознакомительного фрагмента