Сиротский дом

Доклад делал библиотекарь, старый и какой‑то пыльный человек в плохо сидевшем костюме. К тому же он страдал мучительным кашлем, и Клара решила, что все‑таки зря сюда пришла. А уж когда докладчик объявил, что сегодня намерен основное внимание уделить не самой Джейн Тейлор, а ее старшей сестре Энн, она испытала еще большее разочарование и стала думать, как бы ей потихоньку, не привлекая к себе внимания, выбраться из библиотеки. Впрочем, Айвор бы все равно заметил – и уйти она так и не решилась.

Энн Тейлор родилась в 1782 году и была вполне достойна своей знаменитой сестры: это была женщина практичная, умелая, талантливая и способная рискнуть чем угодно, но не позволить тогдашним условностям связать ее по рукам и ногам. Она вышла замуж за Джозефа Гилберта, человека весьма набожного, и завела большую семью, однако продолжала писать – и стихи для детей, и мемуары, и памфлеты, и статьи для газет. Ее писательский труд служил для семьи существенной финансовой поддержкой, хотя в те времена считалось весьма необычным, чтобы замужняя женщина работала. Губы Клары тронула улыбка сочувствия. Теперь она была уже рада, что пришла: приятно было сознавать, что даже в консервативном Лавенхэме, который в некоторых отношениях оказался куда более консервативным, чем Лондон, все‑таки замечают и ценят вклад женщин в общее дело.

Во время перерыва на чай Клара ринулась в уборную и постаралась максимально там задержаться, чтобы не столкнуться ни с Айвором, ни с Гаррардами.

Из второй половины доклада она узнала, что Энн Тейлор активно протестовала против рабовладения и страстно поддерживала зарождавшееся тогда движение аболиционистов.

– А вот это мне слышать особенно приятно! – вдруг громко сказала жена доктора, и все вокруг зашептались, выражая свое с ней согласие. А Клара с удовольствием подумала: Значит, она все‑таки умеет разговаривать!

Странное дело, но Энн Тейлор оказалась еще и антисуфражисткой и считала, что давать женщинам право голосовать не следует. Возникла пауза.

– А я не вижу тут ничего странного, – снова заговорила миссис Кардью. – Человек может быть прав в одном, но не прав в другом – это совершенно естественно. Такова уж природа человеческого существа.

Это было максимальное количество слов, которые Клара когда‑либо слышала от миссис Кардью, и все же она решила, что жена доктора ей нравится. И стоило ей так подумать, как Айвор повернулся к ней и улыбнулся.

Нет, этот человек попросту выводил ее из себя!

 

Присутствовавшие на заседании еще хлопали, когда миссис Кардью, собрав свои вещички, вышла из библиотеки, на ходу поздоровавшись с Айвором и Кларой. Тон у нее при этом был совершенно равнодушный.

К сожалению, Айвору было с Кларой по пути, так что они пошли рядом.

– Никак не ожидал вас здесь увидеть, – сказал он.

Клара тут же гордо выпрямилась – хотя куда уж больше, она и так шла с абсолютно прямой спиной.

– А почему бы мне было сюда и не прийти? – Если Айвор намерен опять ее задирать, то и она ему спуску не даст.

– Ну, мне казалось, что вы дождаться не можете, когда, наконец, получите возможность покинуть нашу тихую культурную заводь.

Интересно, с чего это он так решил?

– Для меня культурная жизнь Лавенхэма никогда не была основной проблемой.

– Ну, и когда же вы уезжаете?

– А я в итоге передумала и решила остаться!

Он посмотрел на нее, покачал головой, но ничего не сказал, продолжая недоверчиво трясти головой.

– Знаете, – наконец заговорил он, – есть одна детская песенка – по‑моему, прямо про вас: Одна нога здесь, другая там, быстро скачем по верхам…

Клара, рассердившись, решительно свернула в сторону. Ну что за идиот! Нет уж, хватит с нее, больше он ни одного шанса не получит! И вообще, где это сказано, что человек со всеми соседями ладить обязан?

 

* * *

 

Клара нарезала в саду цветов и поставила букеты в каждую комнату. Затем широко распахнула окна – сестра Юнис явно была противницей проветривания – и немного прибралась в доме, ей не хотелось, чтобы дети проводили свободное время исключительно за мытьем полов и отскребанием грязи.

Затем она обдумала, какие вопросы задаст сегодня детям во время трапез – разумеется, это будут вопросы о самом насущном, например: «Чем вы сегодня занимались в школе?» или «Что вы собираетесь делать в воскресенье?». Когда она впервые попыталась задать такие вопросы, то сразу поняла, что застигла их врасплох; они даже рты раскрыли от изумления. Впрочем, вскоре они привыкли и стали отвечать весьма охотно.

Клара попыталась самостоятельно наладить радиоприемник, но у нее ничего не вышло, и тогда она позволила разбираться с приемником Билли и Барри. Как ни странно, приемник вскоре заработал, и программа «Детский час», как и надеялась Клара, стала у младших любимой.

Джуди подала ей идею превратить унылую кухню в художественную галерею. Здесь особенно проявились таланты Пег, которая нарисовала и звезды, и солнечные лучи, и тучи, и зонты. Клара, смеясь, говорила, что Пег, должно быть, бóльшую часть времени смотрит вверх.

Рита нарисовала множество человечков, похожих на картофелины, и сказала, что все это ее мама. Терри пообещала, что тоже что‑нибудь нарисует, но попозже, поблагодарила и убежала в сад. Она мастерски умела откладывать «на потом» то, что ей делать не хотелось. Алекс честно сказал, что рисовать лучше не будет, если, конечно, Клара не возражает. «Спасибо, но мы и в школе на всякую такую ерунду достаточно много времени тратим».

А старших детей Клара и просить не стала. Билли и Барри подобные занятия были вообще не свойственны; они и за обедом‑то усидеть с трудом ухитрялись и при малейшей возможности начинали хихикать, толкаться, а то и кататься по полу, где уж им было смирно сидеть и что‑то там изображать с помощью карандаша или ручки. Морин в ответ на предложение Клары попросту презрительно усмехнулась бы – она вообще на многое отвечала презрительной усмешкой. А Питер… Питер, конечно, был очень милым мальчиком, только он, скорее всего, сразу сменял бы карандаши на сигареты, поскольку теперь курил постоянно и совершенно открыто.