Скорбь Сатаны

– Приезжайте на ужин, приезжайте на ужин! – захлебываясь от волнения, тараторил он. – Приезжайте… так, дайте‑ка подумать… сегодня вторник… приезжайте в четверг. Без всяких уведомлений, без церемоний! К сожалению, моя супруга разбита параличом и не сможет принять вас – она мало с кем видится, да и то, когда в духе – ведет хозяйство и принимает гостей ее сестра – тетя Шарлотта, а, Сибил? Ха‑ха‑ха! «Билль о сестре покойной жены» для меня бесполезен, так как если моя жена умрет, не стоит и думать о том, чтобы жениться на мисс Шарлотте Фицрой! Ха‑ха‑ха! Совершенно неприступная женщина, сэр! Образцовая, ха‑ха! Приезжайте к нам на ужин, мистер Темпест, Лучо, берите его с собой, ага? У нас остановилась одна юная леди – американка, доллары, акцент и все такое – клянусь Юпитером, я думаю, что она хочет за меня замуж, ха‑ха‑ха! Ждет, когда леди Элтон первой уйдет в лучший мир, ха‑ха! Приезжайте – поглядите на эту американочку, а? Значит, в четверг?

На прекрасном лице леди Сибил мелькнула слабая тень раздражения, едва ее отец упомянул об «американочке», но она промолчала. Но вид ее говорил о том, что ей небезразличны наши намерения и желания, и казалось, она удовлетворилась тем, что мы приняли приглашение. Еще один нервный смешок графа, еще пара рукопожатий, легкий, изящный поклон прекрасной леди, и мы приподняли шляпы в знак прощания, а карета Элтонов укатила прочь, а мы заняли места в нашей, только что остановившейся у театра, среди назойливого гула беспризорных и полицейских. Когда экипаж тронулся, Лучо вопросительно посмотрел на меня – я видел, как в полутьме салона в его глазах блеснул металл – и спросил:

– Ну?

Я хранил молчание.

– Разве вам она не кажется восхитительной? – продолжал он. – Должен признаться, она холодна – куда как холодна и непорочна, но под снегами нередко прячутся вулканы! У нее от природы красивое лицо и чистая кожа.

Несмотря на свое намерение молчать, я не выдержал банальности этих слов.

– Ее красота идеальна, – сказал я с нажимом. – Даже слепой это увидит. В ней нет ни единого изъяна. Она поступает мудро, будучи сдержанной и холодной – слишком щедро даруя улыбки, она может сподвигнуть мужчин не только на безрассудства, но и обречь на безумие.

Я скорее почувствовал, чем увидел взгляд его по‑кошачьи сверкающих глаз.

– Вне всякого сомнения, Джеффри, я полагаю, что, несмотря на февраль на дворе, вас овевает ветер с юга, неся с собой ароматы розовых и апельсиновых кущ! Мне кажется, или леди Сибил произвела на вас сильное впечатление?

– А вы желали этого?

– Я? Мой дорогой друг, я не желаю ничего, что вы бы сами не пожелали. Я подстраиваюсь под настроения своих друзей. Если вам угодно знать мое мнение, скажу, что мне жаль, если вас охватила такая страсть к этой юной леди, так как препятствий на вашем пути не видится. Любовные отношения, заведенные смело, решительно, всегда должны встречаться с трудностями и противоборством, настоящими или вымышленными. Немного тайн, множество прегрешений, из рода хитро устроенных тайных свиданий и какой угодно лжи лишь усиливают приятность любовной близости на этой планете…

Я перебил его.

– Послушайте, Лучо, вы постоянно говорите об «этой» планете так, будто знаете о том, что происходит на других, – нетерпеливо воскликнул я. – Эта планета, как вы несколько пренебрежительно изволите ее называть, единственная, с которой мы имеем дело.

На миг взгляд его стал настолько пронзительным, что я вздрогнул.

– Если это так, – ответил он, – то почему, черт возьми, вы не оставите остальные планеты в покое? К чему вам постигать их тайны и движения? Если людям, судя по вашим словам, нет дела до всех прочих планет, кроме этой, то почему они всегда стремятся разгадать секреты более могущественных миров – а знание это может обернуться для них ужасом!

Серьезность его голоса и вдохновенность его облика поразили меня. Я не нашелся, что ответить, и он снова заговорил:

– Не будем же, друг мой, говорить об иных планетах, и даже об этой булавочной головке, что среди них известна как Земля. Вернемся к более приятному предмету – к леди Сибил. Как я уже говорил, у вас нет ни единой препоны для того, чтобы соблазнить и завоевать ее, если вы того желаете. Для Джеффри Темпеста, простого романиста, будет верхом наглости просить руки графской дочери, но миллионер Джеффри Темпест станет желанным гостем. Дела бедняги Элтона совсем плохи – он почти что остался без средств, и та американка, что живет у него…

– Живет у него? Уж не содержит ли он пансион?

Лучо искренне рассмеялся.

– Нет‑нет! Не стоит быть таким грубым, Джеффри. Все дело в том, что граф и графиня Элтон дали кров и защиту мисс Диане Чесни (упомянутой американке) за ничтожную сумму в две тысячи гиней ежегодно. Парализованная графиня вынуждена возложить обязанности компаньонки на свою сестру, мисс Шарлотту Фицрой – но тень венца нимбом возлежит на челе мисс Чесни. Она занимает несколько комнат в их доме и в обществе мисс Фицрой посещает те места, где ей приличествует появляться. Леди Сибил не устраивает такое положение дел, и в свет она выходит лишь со своим отцом. Она не состоит в дружеских отношениях с мисс Чесни, о чем заявила вполне недвусмысленно.

– И мне это по душе! – горячо воскликнул я. – Я действительно удивлен тем, что граф Элтон снизошел до…

– Снизошел до чего? – спросил Лучо. – Опустился до того, чтобы принять сумму в две тысячи гиней? Боже правый, нет счета лордам и леди, что с готовностью согласятся на подобный акт унижения. Голубая кровь мельчает, беднеет, и лишь деньги способны влить в нее жизнь. Диана Чесни стоит более миллиона долларов, и если сравнительно скоро умрет леди Элтон, я не удивлюсь, если эта «американочка» торжествующе займет ее место.

– Что за бедлам! – почти что гневно бросил я.

– Джеффри, друг мой, вы на самом деле удивительно непоследовательны! Существует ли более вопиющий пример бедлама, чем тот, что творится в вашей голове? Кем вы были шесть недель назад? Бумагомаракой, в чьей душе трепетали зачатки крыльев гения, но было неясно, окрепнут ли когда‑нибудь эти крылья настолько, чтобы вознести вас из мрака рутины, в которой вы тщетно барахтались, хуля свою бедовую судьбу. И вот, став миллионером, вы презрительно отзываетесь о графе, который совершенно законным путем пытается увеличить свои доходы, приютив американскую племянницу и представив ее обществу, куда без него она бы никогда не попала. И вы претендуете, а может, намерены претендовать на руку графской дочери, будто вы сам потомок королей. Не ваша ли жизнь ярчайший пример того, как все перевернулось с ног на голову?

– Отец мой был джентльменом, – проговорил я не без надменности, – и потомком джентри. В моей семье простолюдинов не было – и наше имя высоко ценилось во всех графствах.

Лучо улыбнулся.