Скорбь Сатаны

Он рассмеялся; я смотрел на него с удивлением. Его замечание было столь близко моим собственным наблюдениям, что я не понимал, шутит он или нет.

– Вы, конечно же, говорите саркастически? – спросил я. – Разве вы в самом деле верите в то, что говорите?

– О, конечно же верю! – ответил он, и глаза его вспыхнули ярко, почти как молния. – Если бы я не верил в плоды собственного опыта, что мне осталось бы тогда? Я всегда знал, почему приходится что‑либо делать, как говорится в старой поговорке: «Приходится, когда черт гонит». Не существует ни единого аргумента, способного опровергнуть это утверждение. Дьявол понукает миром, в руке его бич – как ни странно (учитывая, что некоторые ретрограды все еще полагают, будто где‑то существует какой‑то бог), ему удается править им с невероятной легкостью! – он нахмурился, и на плотно сжатых губах заиграла горькая усмешка, но затем тихо рассмеялся и заговорил вновь: – Но довольно резонерства – нравоучения пагубны для души, как в церкви, так и за ее стенами; каждый, кто обладает разумом, ненавидит, когда ему указывают, кем он может стать, а кем не станет. Я здесь с тем, чтобы стать вашим другом, если вы мне, конечно, позволите, и, дабы положить конец всей этой церемонии, не сопроводите ли вы меня в мой отель, где нас ждет ужин?

В ту минуту я полностью очаровался непринужденностью его манер, его приятным обществом и сладкоголосием; его язвительное чувство юмора было сродни моему, и я чувствовал, что мы хорошо поладим; моя досада от того, что я был застигнут в столь унизительных обстоятельствах, несколько угасла.

– С удовольствием! – ответил я. – Но прежде вы должны позволить мне кое‑что пояснить. Вам довелось немало услышать о моем положении из уст моего друга Джона Кэррингтона, а в его письме говорится, что вы прибыли ко мне чистосердечно и по доброй воле. Я признателен вам за столь благородные намерения! Знаю, что вы ожидали встретить опустившегося литератора, выживающего вопреки своим горестям и нищете, и всего пару часов назад ваши ожидания могли полностью оправдаться. Но сейчас дело обстоит иначе – я получил известия, решительным образом влияющие на мое общественное положение, а если точнее, меня ждало ошеломительное, феноменальное открытие…

– Видимо, оно было приятным? – вкрадчиво перебил меня мой собеседник.

Я улыбнулся.

– Судите сами! – и протянул ему письмо юриста, где говорилось о внезапно унаследованном состоянии.

Он быстро пробежал его глазами, затем сложил и вернул мне с учтивым поклоном.

– Полагаю, что вас можно поздравить. И я поздравляю вас. Однако хоть вам и кажется, что эти богатства несметны, я считаю, что эта сумма – сущий вздор. Подобное состояние можно пустить на ветер, промотать лет за восемь, а то и меньше; следовательно, оно ни в коей мере не избавит вас от нужды навсегда. Чтобы быть действительно богатым, в том смысле, в каком я это понимаю, необходимо иметь примерно миллион годового дохода. В этом случае у вас уже будут веские основания надеяться на то, что вы не окончите свои дни в стенах работного дома!

Он засмеялся; я же глупо уставился на него, не зная, что и думать об услышанном: было ли это правдой либо пустым бахвальством? Пять миллионов – сущий вздор! Он продолжал говорить, по‑видимому, не замечая, насколько я ошеломлен:

– Друг мой, ненасытная людская жадность никогда не знает меры. Человек всегда жаждет обладать чем‑то: не одним, так другим, а пристрастие к удовольствиям зачастую обходится дорого. К примеру, пара премилых безнравственных женщин вскоре растратит ваши пять миллионов на свои побрякушки. Скачки справятся с делом куда быстрее. Нет‑нет, вы не богаты, вы все еще бедны – нужда лишь отступила на какое‑то время. Должен признаться, что несколько разочарован – явившись к вам в надежде переменить судьбу восходящего гения, я обнаружил, что меня опередили – впрочем, как и всегда! Достойно удивления, но факт: когда бы я ни вознамерился кому‑либо помочь, мне всегда мешают! Всегда‑то мне приходится несладко!

Он замолчал и поднял голову, прислушиваясь.

– Что это? – спросил он.

– Скрипач в соседней комнате, играет знаменитую Ave Maria, – ответил я.

– Скверно, весьма скверно! – бросил он, презрительно пожав плечами. – Терпеть ненавижу всю эту слащавую, благочестивую чушь. Что ж! вы, будучи миллионером, что вскоре должен превратиться в светского льва, как я надеюсь, не станете отказываться от предложенного ужина? И, если угодно, от последующей поездки в мюзик‑холл? Что скажете?

Он сердечно похлопал меня по плечу, заглянув прямо в мои глаза – и его невероятный ясный взгляд, полный скорби и огня, полностью подчинил меня себе. Я даже не пытался противиться необычайному обаянию этого человека, с которым был едва знаком – слишком сильным, слишком приятным было это чувство, чтобы бороться с ним. Я усомнился лишь на мгновение, окинув взглядом свои обноски.

– Из меня выйдет неважный спутник, князь, – ответил я. – Я скорее похож на бродягу, чем на миллионера.

Взглянув на меня, он улыбнулся.

– Клянусь, так и есть! – согласился он. – Но будьте покойны, в этом вы не отличаетесь от иных Крезов. Лишь бедняки и гордецы хлопочут о том, как бы приодеться – они, да в придачу порочные женщины диктуют вкусы в моде. Пальто не по мерке порой украшает плечи премьер‑министра, а если вы увидите женщину в дурно скроенном и расцвеченном платье, можете быть уверены, что она благонравна и славится добрыми делами; возможно даже, что перед вами герцогиня. – Он поднялся и накинул свою соболиную шубу.

– Какая разница, что на плечах, если полон кошель? – весело продолжал он. – Как только в прессе напишут, что вы миллионер, можете не сомневаться, что какой‑нибудь предприимчивый портной придумает фасон нового пальто «Темпест» из ткани того же цвета, что и ваше нынешнее платье, эстетического зеленоватого цвета с плесенью. Теперь идемте; письмо от вашего юриста, должно быть, разбудило ваш аппетит, иначе ценность его преувеличена, и я хочу, чтобы вы должным образом оценили поданный ужин. Со мной путешествует мой личный повар, и довольно искусный. Кстати, надеюсь, что вы хотя бы не откажете мне в одной маленькой просьбе – когда речь пойдет о правовых вопросах и улаживании формальностей, позволите ли вы мне стать вашим банкиром?

Предложение это прозвучало столь дружелюбно и учтиво, что мне ничего не оставалось, кроме как принять его; таким образом я мог избавить себя от временной путаницы в своих делах. Я поспешно написал пару строчек хозяйке, уведомив ее, что деньги она получит завтра почтовым отправлением, затем засунул единственную принадлежавшую мне вещь, мою рукопись, в карман пальто, затушил лампу и вместе со своим новообретенным другом, явившимся столь внезапно, я навсегда оставил мое унылое обиталище и все, связанное с ним. Тогда я и помыслить не мог, что настанет день, когда я буду вспоминать о тех временах, когда жил в этой захудалой каморке, как о лучших днях своей жизни; когда горькую нужду, что терпел тогда, я буду считать суровым, но богоданным ангелом, что вел меня к высшей благодати; когда отчаянно стану возносить слезные молитвы, желая стать тем, кем был прежде! Я часто задаюсь вопросом: является ли для человека благом то, что будущее сокрыто от него? Ступит ли он на путь зла, зная, к чему тот его приведет? Вопрос этот апокрифичен по своей сути – так или иначе, тогда я был счастлив в своем неведении. Я с радостью оставил унылый дом, где жил так долго и бедствовал в горести, и у меня не хватило бы слов, чтобы описать, какое облегчение я испытал, оставив его позади. Последним, что я слышал, выходя на улицу с моим спутником, был скорбный, заунывный плач мелодии в миноре, похожий на прощальный клич, брошенный мне вслед безвестным, незримым скрипачом.