Скучает. Любит
Эхом звучали странные фразы пытающейся обосновать случайность произошедшего спектакля жены. Тщедушный мужчинка прыгал на одной ноге, пытаясь вдеть ногу в непослушную штанину, распихивал по карманам трусы и носки, извинялся, давал нелепые обещания.
Жена хлопала ресницами и губами, словно пыталась поймать пузырьки воздуха, спрятала под подушку использованные не по назначению трусики, стыдливо закрывала ладонями торчащие вишнями соски, суетливо накручивала на торс простыню.
Глядя на это представление, спонтанно созрело решение: какого чёрта я должен страдать по такому позитивному в принципе поводу? Карты, пусть и случайно, вскрыты, секреты обнажены, выставлены на обозрение. Шулер утратил шанс показывать фокусы.
Меня тут же отпустило. В голове и теле появилась лёгкость.
Я рассмеялся, рассмеялся им в глаза, сказал, что чёрно‑белое зрелище чувственного секса, особенно завершающий аккорд, было впечатляющим, что я даже предположить не мог, насколько у меня темпераментная, гибкая и чувственная спутница жизни – просто цирковая акробатка, гетера, танцующая фурия.
Посылаю бывшей жене воздушный поцелуй, разворачиваюсь и триумфально удаляюсь, оставляя парочку в полном замешательстве.
Жаль, что не догадался снять пикантную сцену на телефон: в голову не пришло.
Ну и ладно. Зато я под впечатлением.
Моя жизнь, мои правила. А они… пусть сами разбираются. Каждый остаётся при своём: им секс, мне свобода от обмана.
И всё же интересно – как давно любимая водила меня за нос?
Давай разведёмся
Милая, ты спишь, раскинув руки,
Погрузившись в омут сновиденья.
Боже мой, какое наслажденье,
И какие сладостные муки!
Алексей Порошин
– Ты меня любишь, – спросил Антон жену, пришедшую с работы на сорок минут позже обычного, что случалось последнее время чаще и чаще. Не то, чтобы он обиделся или расстроился, просто заметил неожиданно – что‑то в их жизни изменилось, и задумался.
– Любила. Но это было давно. Теперь даже не знаю. Ты изменился, стал чужим, далёким. Заметил, что наша квартира стала какой‑то заброшенной, пустой? Видел, дверца у шкафа отвалилась, кран течёт. Всё потихоньку разваливается. Жизнь тоже.
– Ищешь повод для скандала?
– Вовсе нет. Ты задал вопрос, я на него отвечаю. Скоро год как мы с тобой не гуляли, не мечтали, не разговаривали по душам.
– Тоже заметила? Скучно стало вдвоём, подруга. Я вот всё думаю, как вышло, что мы с тобой оказались семьёй, не напомнишь? С чего всё началось?
– Ты был самый лучший. Я таяла от твоего взгляда, с ума сходила от прикосновений, от необыкновенного запаха. Когда ты сказал “люблю”, меня трясло целые сутки. Пять минут без тебя были испытанием, несколько часов – пыткой. Первый поцелуй казался волшебной сказкой. Кажется… нет, точно – я была счастлива. А ещё… ещё ты умел делать для меня кое что особенное, но это потом, после свадьбы. Теперь, увы, разучился дарить праздничное настроение, стал равнодушным, ленивым.
– Я тоже тогда терял рассудок, боялся, что не полюбишь меня, позже, что когда‑нибудь могу тебя потерять. Серые глаза, милые кудряшки, плавные линии силуэта. Ты казалась мне такой совершенной, такой восхитительной, такой изящной, волнующей, нежной.
– Теперь не кажусь?
– Не то, чтобы очень. Теперь мне есть, с чем сравнивать. Это был сон разума. Ты обыкновенная, как все.
– Следовательно, я в твоём сне – чудовище. Прикольно.
– Нет‑нет, не так. Наверно я повзрослел, понял, что придумал тебя, сочинил безупречный образ. Так бывает. Наваждение, галлюцинация, морок. Разве у тебя не так?
– Меня всё, почти всё в нашей совместной жизни устраивает, кроме… впрочем, неважно, я готова подстраиваться, уступать, но ты тоже постарайся.
– Зачем? Давай разведёмся.
– Долго думал, любимый? Как ты себе это представляешь?
На лице Вероники отразилось раздражение, следом недоумение, обида, потом брезгливость и злость. Она беспомощно сжимала кулачки, часто‑часто моргала, выкатила из глаз пару хрустальных слезинок, которые немедленно промокнула платочком.
– А давай, сколько можно играть в любовь с тенью! С чего начнём?
