Сквозь память

– Я закончил Военно‑медицинскую академию. Потом защитил диссертацию по теме антидепрессантов. Работал провизором. Потом мне поступило очень выгодное предложение работать совместно с профессором Спицыным…

– Подождите! Спицын? – задумался Урицкий – фамилия знакомая. Это не тот ли пройдоха, что крутился среди питерских и московских банкиров и предпринимателей, называя себя ученым?

– Почему пройдоха? – мягко спросил я – Константин Григорьевич Спицын – известный ученый, химик…

– Все они такие – проходимцы! Называют себя учеными, а на самом деле хотят лишь карманы свои набить – он снова поправил пенсне и внимательно посмотрел на меня – продолжайте!

– Дело в том, что совместная работа со Спицыным продолжалась вплоть до его смерти. Совместно мы создали много лекарств. В основном, это лекарства для душевно больных. Моей главной работой считаю исследование головного мозга на психическое состояние человека.

– Интересно, интересно – он постучал костяшками пальцев по столу – и что же, вы предлагаете мне вместо того, чтобы заниматься выявлением контрреволюционеров и саботажников, искать вам средства для продолжения ваших исследований? Это не ко мне. Это вам нужно в Петросовет к Зиновьеву. Но, уверяю вас, товарищ Зиновьев не откликнется на вашу просьбу. Ему не до этого сейчас. Со стороны Финляндии и Эстонии возможны вражеские силы с наступлением на Петроград. Нужно защищать город. Кроме того, город нуждается в продовольствии. Знаете об этом? Лучше напишите письмо в Моссовет Ногину. Если он рассмотрит его, то ваша просьба пойдет далее по инстанциям. А там, глядишь, и что‑нибудь получится.

Я был обескуражен его ответом. Я полагал, что сейчас он мне скажет: «Аудиенция закончена», и я уйду прочь. Но Урицкий, как будто бы моментально изменился.

– Товарищ ученый! – бодро сказал он – по правде говоря, вы мне симпатичны. Я вижу, по глазам, что вы обескуражены. Хорошо, я готов вам посодействовать. Я поговорю с одним питерским профессором с кафедры анатомии. Если ему будет интересно, то постараюсь что‑нибудь сделать для вас. Хотя, это лишняя забота для меня. Предоставьте в письменном виде ваш послужной список, чтобы этот профессор смог ознакомиться с ним.

– Конечно, конечно! – ответил я.

– Секретарю оставьте его. Запечатайте в конверт, мне передадут. А где‑нибудь через месяц – полтора мы с вами снова встретимся. Вы член партии большевиков?

– Нет.

– До этого состояли в какой‑нибудь партии?

– Я не интересовался политикой. И ни в каких партиях не состоял.

– Ну что ж… считаю, что наша встреча закончена. Договоренность в силе – на этот раз Урицкий снял пенсне и встал, показывая всем своим видом, что больше говорить со мной не намерен.

Я сделал все, что он велел. Я ждал следующей встречи с ним очень долго. Я дважды в неделю ходил на Гороховую к нему, но каждый раз мне говорили: «Моисей Соломонович не принимает. Можете написать свою просьбу и оставить в канцелярии». И так из раза в раз. Но однажды в первой декаде мая мне все‑таки удалось записаться на встречу. Я ждал с нетерпением. Но грядущая встреча принесла лишь сплошные разочарования.

– Это вы, товарищ ученый? – увидев меня, сказал Урицкий – Как же! Запомнил вас.

«А разве для того берут людей в ЧК, чтобы у них не было хорошей памяти на лица»? – подумал я. Не дав мне ничего сказать, он продолжил:

– Вынужден сказать вам, что ваша тема бесперспективна. Я разговаривал с людьми о вас и вашей работе. Ваша работа не вызвала одобрения среди членов группы петроградских профессоров. Однако было отмечено, что ваш подход соответствует неплохим знаниям в области фармакологии. Из вышесказанного, могу лишь походатайствовать за вас, чтобы вас взяли на должность лаборанта в Технологический институт. Или доверить вам преподавательское ремесло. Более ничего не могу.

В этот момент без стука вошел сухощавый среднего роста мужчина. Судя по своим повадкам и манерам входить в кабинет начальника Петроградского ЧК без стука, это был никак не меньше, чем заместитель Урицкого. Так и оказалось. Это был заместитель Петроградского ЧК Глеб Бокий. Ныне, после смерти Урицкого назначен начальником ЧК. Удивительно, но образ Бокия больше подходил образу чекистов. Урицкий больше соответствовал образу интеллигентного преподавателя в высшем учебном заведении. Дважды встречался с ним и дважды на нем был шикарный заграничный костюм, который шикарно сидел на нем. Бокий, наоборот, выглядел, словно под стать своему главному шефу – Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому – угрюмый, в элитном темно‑светлом костюме.

– Моисей Соломонович, я не помешаю? – спросил Бокий.

– Нет, что вы. Проходите – спокойно сказал Урицкий – Вот, знакомьтесь, Николай Ухов. Химик‑фармаколог.

Бокий посмотрел на меня с каким‑то презрительным интересом и спросил, глядя на своего шефа:

– И чем занимается товарищ химик‑фармаколог?

– Раньше была акционерная компания. Выпускали какие‑то лекарства. Теперь эта компания будет полностью национализирована, а наш товарищ химик найдет себе новое место – полезное для общества.

– Может наш товарищ химик будет полезен для работы в ЧК?

Бокий явно имел в голове свои соображения. Не понравился мне этот человек. Что‑то странное в нем было.

– Уверяю вас Глеб Иванович – ответил Урицкий – сейчас абсолютно не то время, чтобы финансировать разные авантюры разных – он сделал паузу ‑ученых. Мир с немцами слишком дорого нам обошелся. Вы знали мою позицию по этому вопросу…

Бокию оставалось только покачать головой. Затем Урицкий переключил внимание на меня.

– Так что, Николай Тимофеевич – перед тем как произнести мое имя и отчество, он взглянул в какую‑то папку – походатайствовать за вас в Технологическом институте? Советское правительство не бросает на произвол судьбы даже таких авантюристов, как вы. Хотя ваш внутренний мир явно не склонен воспринимать различного рода авантюры. И этим только вы мне симпатичны.

И тут я, не проронив до этого ни слова, позволил себе возразить грозному начальнику чекистов. Мои слова стали концом моих дальнейших надежд и ожиданий:

– Почему же я авантюрист? Вы просто не понимаете… моя работа движется к завершению. Я уверен, что тот препарат, который я должен закончить, обязательно поможет советской медицине. Он избавит многих от страданий. Поймите, я слаб, как преподаватель. Но я по‑прежнему могу созидать…

– Вы кем себя возомнили? – резко возразил Урицкий – Менделеевым? Светилом мировой науки? Или самим товарищем Семашко? Вы – никто! Освободитель от страданий. Если вы считаете, что советская власть будет дозволять свободно мыслить, свободно творить, то вы глубоко ошибаетесь. Советская власть будет позволять делать лишь то, что полезно рабочему классу.

Вот так вот! Все просто. Он лишь объяснил мне, что большевистская Россия – это не та Россия, которая была. Здесь не нужна наука. Здесь нужна советская наука. Вместо красивой русской поэзии – нужна уродливая советская поэзия. И так будет со всей интеллигентной массой в России. А это и есть своего рода элита. Вероятно, я абсолютно неверно использую слово «элита». В своем дневнике я волен изъясняться так, как считаю нужным. Но кому‑то может показаться, что данное слово неуместно. Поэтому заранее прошу прощение.