Слезы Бодхисаттвы
– Portefeuille[1]! – строго произнес Вадим, крепко схватив карманника за правую руку, чтобы тот уже не смог улизнуть.
Воришка быстро затараторил что‑то по‑кхмерски, делая какие‑то странные жесты левой рукой, которая была свободна.
– Бумажник давай! – повторил Вадим. – Бу‑маж‑ник!
Но мальчонка вновь принялся объяснять что‑то на своем родном языке и отчаянно жестикулировать.
– Отлично, тогда сейчас отведу тебя в полицейский участок, там и разберемся, – сказал Вадим и дернул мальчишку за локоть, направляясь в сторону выхода. Их разговор между тем привлекал все более пристальное внимание зевак и продавцов.
– Non! Non police! – испуганно взмолился мальчик.
– Ага, значит, понимаешь все‑таки по‑французски! – хитро ухмыльнулся Вадим. – Ну тогда отдай же, черт возьми, мой кошелек!
– Какой кошелек? У меня ничего нет, ничего нет! – произнес мальчишка на ломаном французском.
Вадим почувствовал, как его терпение подходит к концу. После сумасшедшей пробежки по рынку он ощущал, как с него градом катился пот, сердце бешено колотилось, а голова шла кругом. Вадим притянул мальчонку к себе и влепил ему легкий подзатыльник. Воришка схватился левой рукой за голову и захныкал. После этого начало происходить что‑то странное.
Столпившиеся вокруг зеваки, покупатели и торговцы вдруг принялись оживленно обсуждать и комментировать увиденное, а одна пожилая женщина подошла к Вадиму и принялась что‑то громко говорить ему недовольным тоном по‑кхмерски, указывая на мальчишку. Несколько человек активно вторили и поддакивали ей, бросая на молодого человека недовольные взгляды. Вадим продолжал держать воришку за локоть и недоуменно смотрел на обступивших его людей, не понимая, что они от него хотят.
– Это вор, – принялся объяснять журналист. – Он украл у меня кошелек, понимаете? Украл кошелек.
Но на объяснения Вадима никто из окружающих не обращал внимания. Он продолжал слышать со всех сторон какие‑то реплики в свой адрес, совершенно не понимая их смысла. Понятно было только одно: этих людей что‑то не на шутку возмутило в его поведении. Вдруг он почувствовал, как на его плечо легла чья‑то рука. Рядом стоял Крижевский.
– Пошли отсюда быстро! – процедил он сквозь зубы.
– Но я же… У меня украли бумажник… – начал было обрисовывать ситуацию Вадим, но шеф уже тянул его к выходу, попутно что‑то объясняя по‑кхмерски столпившимся вокруг камбоджийцам. Вадим выпустил локоть воришки, и мальчуган тут же растворился в рыночной сутолоке.
Крижевский довел растерявшегося Вадима до припаркованной возле рынка «Волги». Журналисты сели в машину, и Вадим глубоко вздохнул: бумажник с долларами и карточками теперь точно был утрачен навсегда.
– Ну ты даешь! – воскликнул Крижевский. – Теперь тебя на этом рынке точно запомнят. Еще и прозвище какое‑нибудь придумают типа «баранг‑разрушитель».
– Да я за вором погнался! – сказал Вадим. – Черт возьми, у меня в кошельке было сорок долларов, и какой‑то сопляк у меня их украл. И ведь я его поймал, за руку держал…
– Значит так, – оборвал коллегу Крижевский. – Во‑первых, запомни: никогда, слышишь, никогда не смей бить по голове местных детей. Тем более на глазах у людей. Здесь это воспринимается как что‑то крайне непристойное, почти как акт насилия, понимаешь? Так делать нельзя! И повышать голос тоже нельзя. Это говорит о том, что ты потерял контроль над собой. А значит, потерял лицо в глазах окружающих.
– Но это же воришка! – недоумевал Вадим. – Он украл у меня деньги, и я его поймал. Да я и не бил его, так, стукнул чуть‑чуть по макушке. Я им пытался объяснить, но никто ничего не понял, похоже…
– Во‑вторых, твой бумажник наверняка был не у этого мальчишки, – продолжал Крижевский. – Местные карманники не действуют в одиночку, они орудуют группами. Скорее всего, этот парень и должен был просто отвлечь тебя, а настоящий вор благополучно скрылся сразу же после того, как вынул его у тебя из кармана. Так что, извини, твой бег с препятствиями по рынку был напрасным. Но зато его теперь будут очень долго обсуждать. Так что, думаю, нам не следует здесь отовариваться в ближайшие несколько недель. Благо, в Пномпене есть еще несколько хороших базаров, город ими славится.
– Вот черт! – вздохнул Вадим, вытирая крамой покрытый испариной лоб. – Как же все по‑дурацки вышло. Ладно, Николай, ты извини меня, если что…
– Да ничего, ты же тут новичок, – улыбнулся Крижевский. – Зато будешь теперь знать одно из правил поведения в Камбодже.
Вадим чувствовал себя ужасно. За несколько минут он умудрился не только стать жертвой банды карманников, причинить материальный урон нескольким торговцам и стать посмешищем в глазах всего рынка, но также грубо нарушить несколько важных социальных табу.
– Это Восток, Вадим, – глубокомысленно протянул Крижевский. – Тут все совсем по‑другому. Но не переживай, со мной тоже такие штуки случались на первых порах. Это неизбежно, особенно когда ты только приехал и еще не освоился.
Крижевский вырулил на просторную стоянку возле дворца приемов Чамкармон, ярко освещенного многочисленными фонарями. Его «Волга», хоть и блестела как новенькая копейка, выглядела несколько неказисто среди стоявших вокруг роскошных «Кадиллаков», «Мерседесов» и «Ягуаров».
– Ну вот мы и приехали, – сказал Крижевский сидевшему рядом Савельеву. – Можешь не переживать по поводу утерянных визитных карточек: сейчас тебя ждут гораздо более важные и высокие знакомства.
Савельев молча кивнул, поправляя недавно купленный синий галстук из чистейшего тайского шелка. Молодой человек явно был взволнован перед предстоящим мероприятием.
– Учти, что сегодняшний прием носит не совсем официальный характер, это скорее светская вечеринка, – объяснил Крижевский. – Так что не советую тебе углубляться в обсуждение политических вопросов. Улыбайся, знакомься, говори на общие темы, делай комплименты. Главное, чтобы тебя здесь запомнили, сам понимаешь.
Журналисты вышли из машины и направились к входу во дворец, над которым нависал массивный ребристый козырек из бетона. Крижевский уже не раз бывал в этом просторном современном здании, построенном талантливым молодым архитектором Ван Моливаном специально для подобных мероприятий, которые принц Сианук устраивал чуть не каждую неделю. Приемы, вечеринки и прочие светские рауты были еще одной страстью главы государства, наряду с кинопроизводством. Нередко принц приглашал джазовые оркестры и театральные труппы из Франции и США, которые приезжали в Пномпень специально для того, чтобы развлечь гостей на очередной вечеринке, а сразу после ее окончания уезжали обратно.
[1] Бумажник (фр.).
