Смерть – это лекарство
«…И тут появляется Август, и все! В первый же день знакомства уже узнал, где я живу. Столько комплиментов сделал. Буквально спустя около десяти минут разговора я его так сильно заинтересовала, что он позвал меня прогуляться в парк, пообещал приезжать на ярмарку, чтобы видеться со мной. Столько всего, а мы даже день не знакомы… Прости, Энди, пожалуйста, но ты и вправду медленно как‑то все делал. Я понимаю, что ты хотел узнать меня получше. С отношениями не надо спешить, если ты не уверен в человеке, но все равно можно быть и поэнергичнее… Но даже медлительность Энди – это не главное. Даже если бы мы еще месяц просто общались, а потом он все же предложил бы мне быть с ним, то я бы согласилась… НО АВГУСТ! Боже! Почему все так? Почему я должна бросать Энди?.. Но мы ведь с ним объективно так и не были парнем с девушкой… Фактически я его не бросаю… НО ВСЕ РАВНО! Мне придется отстранить его от себя из‑за того, что у Августа и его семьи большие деньги…»
Линда резко открыла мокрые удивленные покрасневшие глаза.
«А не значит ли это, что я поступаю как продажная девка?! Я ухожу от одного к другому, более богатому. Но, с другой стороны, я же ухожу не из‑за того, что Август пообещал мне роскошную жизнь, дорогие подарки, поездки на дорогих автомобилях в загородные клубы? Семья Энди, если я стану его женой, сможет поддерживать нас финансово, и дела у нас будут получше. А если я буду женой Августа… ЧТО СО МНОЙ?! Я ЕГО ДАЖЕ РОВНО ДЕНЬ НЕ ЗНАЮ, А УЖЕ ГОВОРЮ ПРО ЗАМУЖЕСТВО… то финансовой поддержки будет гораздо больше… Прости меня, Энди. Кажись, я прихожу к очевидному выводу…»
Около пяти минут Линда лежала, ни о чем не думая, вновь закрыв глаза.
«Но ведь правда, я знаю Августа меньше дня. Вдруг он мне не подойдет? Вдруг у него есть какие‑то психические отклонения, которые проявляются, когда он в домашней обстановке, и об этих отклонениях знают только близкие люди? Надо узнать его получше… То же самое делал Энди и со мной…»
Истерика начала подступать все ближе.
«…Август же будет приезжать на ярмарку оставшиеся дни, а потом мы погуляем с ним в парке. Вот я и узнаю его получше. Может, он даже мне и не подойдет. Вдруг это он сейчас строит такого джентльмена, а через пару месяцев знакомства окажется скотиной. Действительно, все же может быть. Он мне не подойдет, и я вернусь к Эн… А захочет ли он, чтобы я к нему возвращалась?.. Но я ведь уже говорила, что мы с ним и не встречаемся. Может, я сильно волнуюсь? Я собираюсь уйти от друга, а не от своего парня… и то не прям уйти, а сказать, что у нас ничего не получится. Совесть, конечно, меня замучает, но ради своих родителей я готова на все. Ужасное решение, но надо попробовать ради них. Они столько старались, чтобы у меня было счастливое детство, и я должна их за это отблагодарить.
Прости меня, Энди. Прости, пожалуйста».
Истерика приблизилась еще ближе.
«Надо будет завтра поговорить с ним по этому поводу. Я надеюсь, что он все поймет…
Я даже представить себе не могу, что сделает Энди, когда услышит такое. Если я уйду к Августу, как он, бедненький, будет жить с осознанием, что девушка, за которой он ухаживал, рассказывал интересные истории, с которой смеялся, гулял наедине до позднего вечера, а иногда и до ночи, провожал до дома, купался в реке, с которой знаком пятнадцать лет, чье имя вместе со своим вырезал на дереве, будет с другим парнем. Он будет ходить в печали. Знакомые, друзья, близкие будут спрашивать его, почему он такой грустный, а он будет им говорить, что он не грустный, что все в порядке, но люди со стороны будут видеть, что это ложь. Он будет психовать, кричать, срываться на близких, плакать, потому что будет не понимать, почему девушка, которой он столько сделал, ушла от него к другому. Он будет чуть ли не каждую ночь ложиться в кровать и не сможет заснуть до тех пор, пока организм сам не отключится. Будет укутываться одеялом и лежать один и представлять, как его девушка спит в обнимку с другим или, еще хуже, трахается. Как ее руки нежно гладят, ласкают его тело, губы целуют плечо, грудь, шею, лоб, щеки, нос, губы. Ее груди нежно трутся о его тело, а его пальцы нежно ласкают ее набухшие соски, и тоже обнимает ее, целуя в те же места. Они лежат вдвоем под одеялом и греются друг о друга: кожа одной соприкасается с кожей другого, и они засыпают вместе. А он, Энди, лежит один в постели, не чувствуя рядом женского тела, нежных касаний, поцелуев и тепла. Лежит один с закрытыми глазами, представляет все это, и слезы бегут из его глаз, сочатся сквозь сомкнутые веки, и ничего не может понять, а только надеется, что рано или поздно все‑таки придет другая и согреет ему постель. Ему уже будет без разницы, кто это будет: красавица или уродина, умная или глупышка, главное, что не та, которая ведется на деньги. Но также у него проскакивают мысли, что он всю жизнь проживет один: никто и никогда не захочет с ним быть, никто не ляжет с ним в кровать, никого он не сможет повести под венец, никто не родит ему детишек. И его слезы все льются и льются. Никто этого не видит и не слышит. И он никому не говорит об этом, потому что не может выразить словами свои чувства: в голове у него есть мысль, как выразить все это, но сказать, чтобы люди его поняли, он не может. И, следовательно, никто не знает, что Энди Уокеру очень одиноко, тяжело и тоскливо.
Энди тоскливо и одиноко…»
И вот тут истерика подошла прям вплотную. Руки Птички неимоверно крепко сжали простынь, так сильно, что она почувствовала, как ногти впиваются в ладони. Рыдая, готовая биться в истерике, но лишь бы выплеснуть эмоции, Линда начала вскрикивать…
«А‑а‑а!!!»
…Но тут же поняла, что этим разбудит родителей, и обеими руками закрыла себе рот. Но это не помогло. Ну как не помогло? Она все равно закричала, но не так громко, как это могло быть. Все щеки были мокрые. Подушка тоже. Все лицо и глаза красные. Присутствует чувство тошноты вместе с желанием что‑нибудь разбить. Ноги и руки трясутся. В них ощущается слабость. Во время этого Линда произносила только одну фразу и иногда переставляя слова и добавляя «пожалуйста».
«Прости меня, Энди! Прости меня! Прости, Энди, меня, пожалуйста!»
Линда сама не знала, сколько продолжалась эта истерика, но, когда она стихла, Птичка лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Водопада слез уже не было, но струйки все равно бежали по щекам. Она вытирала слезы ладонью, но они все бежали и бежали.
Продолжая просто смотреть в потолок, Линда почувствовала, как один край ее одеяла стал слегка тяжелее. Она взглянула туда и увидела, как по белой ткани поднимается клубочек, который уже месяц жил вместе с детьми у великанши. Мышка залезла на кровать, побежала по ногам Птички к ее лицу. Остановилась между двумя грудями Линды, прикрытыми сорочкой, и маленькие глазки начали смотреть в огромные голубые глаза.
– Извини, что разбудила тебя своими психами, – попросила Линда прощения у мышки. – Я не хотела беспокоить тебя и твоих детишек, просто у меня сейчас в жизни творится такой ужас.
«Так и у тебя тоже бы творился, если ты узнала, что твой муж и отец твоих детей был растерзан котом. Я уже месяц как держу это в себе и не говорю тебе».
Мышка подбежала еще ближе к лицу великанши. Настолько близко, что смогла коснуться своим крошечным носиком ее подбородка и потереться об него.
«Она что, меня так пытается успокоить и поддержать? Действительно необычная мышка».
– Спасибо тебе.
Линда посадила мышку в ладошку и кончиком пальца погладила по шерстке.
