Смерть – это лекарство

Ровные грани коробки вырисовывали идеальный куб, как вдруг на верхней плоскости куба появился маленький бугорок. Линда удивилась, но вскоре, подойдя поближе, увидела, что из себя представляет этот бугорок. Это была ее новая маленькая подружка. Эта малышка спокойно смотрела на приближающуюся великаншу.

– Ну привет, красотка, – поздоровалась Линда.

– Пип, – ответила мышка.

– Я так и знала, что стоит подкормить тебя один разок, ты будешь прибегать постоянно… Но я не думала, что так скоро.

Мышка встала на задние лапки и начала потирать мордочку передними, как будто умываясь водой. Линда стояла в непонимании, и у нее было такое чувство, словно мышка пытается ей что‑то сказать.

– Прости, дорогуша, но у меня нет с собой еды. Да даже если бы и была, то я не дала бы тебе… Прости.

Линда наклонилась и медленно протянула руку к мордочке мышки, а она, на удивление великанши, спокойно смотрела на нее, и даже не было намека на то, что ей страшно и она готова бежать со всех ног. Линда аккуратно взяла мышку в ладонь и убрала с коробки, опустив на землю.

– Все. Беги к своим деткам. Они, должно быть, уже соскучились. Мне вот тоже пора к своей семье, – сказала Птичка. А затем взяла коробку, встала и пошла обратно домой, но просто уйти не обернувшись она не могла. Она повернула голову и увидела, как этот маленький клубочек сидит на том самом месте и смотрит на нее, подергивая усиками.

Около пятнадцати секунд они смотрели друг на друга. Черные глаза‑бусинки смотрят прямиком в голубые глаза великанши. Но потом мышка повернула мордочку и побежала в заросли кукурузы.

– Ну вот, кажись, она поняла, что ей пора к своим детишкам.

Линда издала легкий смешок и пошла в дом. Но сделав буквально один шаг, она почувствовала, как что‑то коснулось ее волос. Спустя секунду еще раз. И еще. Еще. Затем вся ее одежда начала покрываться темными пятнами. Дождь все‑таки пошел под конец сегодняшнего дня. Прижав коробку к правому боку, она легким бегом направилась в сторону дома.

Вернувшись в семейное гнездышко, Птичка направилась в подвал, взяла шнур и проделала с листьями то же самое, что и отец. Затем она нашла свободное место, куда можно разместить последний шнур с табачными листьями, повесила его и, поднявшись из подвала, направилась в спальню родителей, чтобы проведать отца.

Ее родители так и были в своей комнате. Джозеф лежал, ни на минуту не вставая, а Дженнифер, как заботливая сиделка, всегда находилась рядом с больным. Они так и продолжали разговаривать, смеяться и улыбаться.

Но, к сожалению, Линда и Дженнифер отужинали без Джозефа. Сидя вдвоем на кухне, мама с дочерью редко переговаривались. Почти весь ужин они провели в тишине. Эту тишину нарушал только стук дождя, который превратился в жуткий ливень. Но до грозы дело еще не дошло.

Весь вечер Джозеф пролежал в постели. Даже на ужин не пришел. Но то была не его воля, а воля жены с дочерью, потому что те переживали, что вставания с кровати приведут к плачевным последствиям, потому что потеря сознания и головокружение – это не шутки. Больному нужен был постельный режим. Так что Линда и Дженнифер принесли ему ужин в постель. Любимая жена даже пыталась покормить больного мужа с ложечки, но он все говорил одно и то же: «Со мной все в порядке. Я и сам могу поесть». На что Дженнифер отвечала: «А вот поезд приближается к туннелю. Открой‑ка ротик, малыш». Линда про себя подумала, что в слово «малыш» мама вкладывает не то значение, какое вкладывают матери, когда обращаются к своему ребенку, а то значение, которое вкладывают женщины к своим мужчинам, которых любят.

Когда Джозеф закончил ужинать, он позвал дочь к себе, попросил ее нагнуться к нему и поцеловал в лоб, а затем добавил:

– Спокойной ночи, доченька. Спасибо тебе за заботу. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, папочка. И тебе спокойной ночи.

Линда отошла от отца и направилась к маме. Обойдя кровать, пожелала и ей спокойной ночи. Дженнифер также поцеловала ее в лоб и сказала, что любит ее.

А когда Линда вышла из комнаты родителей, закрыв за собой дверь, Дженнифер сняла с себя одежду и легла на грудь Джозефа, а он в свою очередь обнял ее.

У себя в комнате Линда засыпала под звуки ливня и свои мысли.

 

9

 

«Боже, да что же это такое? Два дня подряд мое сердце обливается кровью, а потом эта кровь разбрызгивается из‑за того, что сердце начинает бешено колотиться у меня в груди из‑за страха и риска, что эти два дня могли стать последними, когда я видела своих родителей живыми… Сначала мама, а потом папа… И сегодняшний день показал, что ситуация с папочкой гораздо хуже. Ведь если мама упала, но не потеряла сознание, то п‑папа…»

Лежа с закрытыми глазами на кровати, Линда начала всхлипывать и постанывать. Через закрытые веки проступили слезы.

«…Признаться честно, то когда я увидела, как папа, опершись спиной на перила, присел на лестнице, у меня в голове яростным криком прозвучали два слова: „ВСЕ! УМЕР!“ Ну а что еще я могла подумать в таком случае? Мало ли что могло произойти, когда он нагибался, чтобы поднять сигарету: инсульт, тромб оторвался… Но потом, когда мы с мамой подбежали к нему, то заметили, что его рубашка поднимается и опускается. Дышит! Живой! Но дышал он очень тяжело. Повезло, что он оперся на перила и присел. Должно быть, предпринял эту попытку из последних сил, перед тем как потерять сознание, а не полетел с лестницы и не разбил себе голову… Даже представить себе не могу, как мы будем жить с мамой без него… Хорошо, что все обошлось и сегодня он заснул в кровати рядом с мамой, а не на холодном столе в морге с посиневшими губами и холодный как лед, с зашитым Y‑образным порезом, после того как холодное лезвие хирургического скальпеля впилось в его тело в области груди и направилось вниз, к паху, разрезая плоть, как нож режет масло… А затем его последним домиком стал бы деревянный гроб в земле, а вместо почтового ящика был бы деревянный крест…»

Слезы начали сильнее проступать через закрытые веки. Они, слезы, несколькими струйками бежали вниз по щекам. Линда повернулась на левый бок и, прижав колени к своей маленькой груди, свернулась в клубок. А стоны стали еще сильнее.

«…Хватит… Хватит об этом думать. Все же обошлось. Он сейчас в теплой постели рядом с любимой женщиной. Все будет хорошо… Нет! Все будет отлично у него и у мамы. У нас все будет отлично… Но как представлю, что с ними случится что‑то ужасное, то это мощным раскатом грома врывается в мою голову…»

Реальный раскат грома ворвался в голову Линды, но на этот раз гром пришел не из подсознания, а с улицы. Птичка вскочила, села на кровати, тяжело дыша, с заплаканными красными глазами, зажав в кулаках белое одеяло и прижимая его к груди. Через одно единственное окно в комнату Линды на долю секунды ворвался белый свет, который был послан в ее окно молнией. Повернув голову к окну, она увидела, как сильно разбушевался легонький дождь, начавшийся ближе к вечеру, превратившись в ужасный ливень с грозой.